80 
— Я не смогла стоять и наблюдать молча, — сказала матушка, когда мы встретились у нее в спальне, — Я хотела показать ему свое отвращение к происходившему. Но может быть, мне стоило попридержать язык.
— Я так признательна вам, что вы тогда заговорили, — ответила я, — Я ни за что не осмелилась бы на подобное в столь важном собрании.
Матушка засмеялась:
— Доктор Дюпи был любезен и снисходителен. Позже он принес извинения, сказав, что его показ был неподходящим для дам. На что у меня хватило смелости сказать, что в таком случае наш мир во власти не того пола. Природа безусловно была бы рада, если б женщины унаследовали Землю, ибо они предпочитают любить животных, а не машины.
— Он не рассердился?
— Ничуть! Разве, в конце концов, мои слова что-то значат, разве обыкновенная женщина может на что-то претендовать? Уверена, доктор Дюпи считает все, что я сказала, следствием фантазий, которые затмевают разум женщины.
Суаре с выступлением доктора Дюпи имело далеко идущие последствия. На взгляд матушки, демонстрация в тот вечер смертоносного вакуума сыграла роль злых чар, и Виктор не избежал их воздействия.
— Самонадеянность — величайший порок нашего века, — сказала она мне однажды вечером, сидя у моей постели, — Искушение велико, особенно для одаренных душ. Если она пускает корни в человеке, от нее трудно избавиться, — Матушка протянула мне книгу. Она была не столь велика, как «Книга Розы», и переплет ее был менее изыскан; но матушка вручила ее с выражением очень серьезным и откровенно опасливым, — Помнишь, я говорила тебе, что ничто, относящееся к Великому Деланию, не является тем, чем оно видится профану? Все таково, каково есть, но и также нечто большее. Будем надеяться, ты занималась достаточно прилежно, чтобы всегда помнить об этом. Ибо эта книга потребует от тебя еще больше усилий, чтобы увидеть то, чего не увидишь с первого взгляда. — Она наклонилась, запечатлела поцелуй на моем лбу и удалилась, оставив меня наедине с книгой, — Ты еще слишком молода, дорогая, — сказала она у порога, — Не думала, что придется начать так Рано, но, полагаю, у нас нет выбора.
«Лавандовая книга» — это название мы дали ей по цвету ее кожаного переплета — не имела собственного названия, не был указан и автор. Она тоже была на латинском, но текст проще. Даже не прибегая к помощи перевода, который матушка приложила к книге, у меня не должно было возникнуть трудностей в понимании большей части того, о чем в ней рассказывалось, поскольку текст представлял собой практически обычные подписи под рисунками, которые во множестве заполняли том. Рисунки были не столь прекрасными, как в «Книге Розы», но куда более захватывающими. Они были сгруппированы в серии, каждая из которых представляла собой как бы последовательно развивающийся рассказ. Я скоро поняла, что рассказы также должны были восприниматься как указания.
Годом раньше меня смутило стремление матушки делать мне подарки, которые можно было счесть непристойными. Теперь меня еще больше удивило собственное безразличие, с которым я разглядывала книгу, где на каждой странице изображались мужчина и женщина, совершающие акт любви, — причем куда более необычными способами, чем в «Книге Розы». Здесь пары развлекались в столь диковинных, иногда акробатических позах, что скорее рождали во мне любопытство, нежели неловкость. Может быть, спрашивала я себя, так принято заниматься любовью у другого народа? В конце концов, мужчина и женщина были экзотической наружности: он — индийский принц, она — одна из его многочисленных наложниц. Особенно меня поражало бесстыдство этих женщин, их вызывающие позы, обещающие удовлетворение самой необузданной похоти. В книге подробно показывалось, как нужно румяниться, украшать и умащать благовониями свое тело, чтобы быть как можно соблазнительней, а особенно как услаждать мужчин, исполняя любую их прихоть. Описывались такие позы, какие я вряд ли смогла бы принять, а если смогла бы, то наверняка не удержалась бы от смеха. Ежели верить этой книге, у женщины нет ни одного местечка, которое нельзя было бы использовать, чтобы усладить мужчину, ее господина. Разглядывая рисунки, я поняла, сколь бедна на воображение любовная практика добропорядочных христиан, среди которых я жила. Если они вообще заговаривали о подобных вещах, то были немногословны; а в постели, насколько мне вообще было известно, ограничивались тем, что торопливо делали свое дело и тут же отваливались, что, полагаю, радовало мало кого из женщин. Но с другой стороны, женщины, которых я видела в книге, были распутницы, всего лишь безвольные рабыни мужчин. Должна ли я следовать их примеру?
80 
