Особенно,... 
121 
Санитар остановился. Виктория мельком услышала, как кто-то называл его Дидье. К счастью, он знал английский, но она едва не упала в обморок, когда он велел ей помочь ухаживать за людьми, только что доставленными из окопов. Все они стали жертвами газовой атаки; многие временно лишились рассудка.
– Постарайтесь сделать для них что можете, – тихо сказал он, и Виктория внезапно вспомнила о трупах, плававших вокруг нее после крушения «Лузитании». Но это… это куда хуже, хотя бедняги все еще живы.
– Они не протянут и ночи. Наглотались газа. Тут уж ничего не попишешь.
Мужчина, лежавший у ее ног, изрыгал зеленую слизь, и Виктория вцепилась в руку Дидье.
– Я не сестра, – пробормотала она, подавляя приступ тошноты. Это уж слишком. Она не выдержит. Не стоило приезжать сюда. – Не могу…
– Я тоже не медик, – резко бросил Дидье, – Я музыкант… Вы остаетесь или нет?
Это ее испытание. Испытание огнем. Она кичилась тем, что сама этого хочет, что не похожа на других.
– Если нет, убирайтесь, у меня нет на вас времени. Он презрительно смотрел на нее, как на ничтожество, на дилетантку, явившуюся сюда, чтобы потом хвастаться светским приятелям своей отвагой. Санитар словно бросал ей вызов, и Виктория кивнула.
– Остаюсь, – хрипло выдавила она и медленно опустилась на колени рядом с ближайшим раненым. Половина его лица представляла кровавую массу, и, хотя кто-то забинтовал раны, доктора, очевидно, сочли его безнадежным. Возможно, в настоящем госпитале ему оказали бы надлежащую помощь, но полевой просто не был для этого приспособлен.
– Как… как вас зовут? – пробормотал раненый в полубеспамятстве. – Я Марк.
Судя по выговору, он, должно быть, англичанин.
– А я Оливия, – постаралась улыбнуться девушка и взяла его за руку, пытаясь понять, каким он был до того, как его так зверски изуродовали.
– Вы американка, – догадался Марк. – Я был там однажды.
– Из Нью-Йорка, – подтвердила Виктория. Словно это имело значение…
– Когда вы приехали? – допытывался он, продолжая цепляться за жизнь, будто сознавал, что, пока говорит с красивой незнакомкой, смерть за ним не придет.
– Только сейчас, – пояснила она, снова чувствуя, как подступает к горлу желчь. В этот момент еще один раненый дернул ее за передник.
– Из Америки… вы давно оттуда? – пробормотал Марк.
– На прошлой неделе… спаслась с «Лузитании»… – едва выговорила она. Господи, как их много… и воздух содрогается от их рыданий и воплей.
– Проклятые фрицы… женщин и детей… звери… – охнул Марк, но Виктория уже склонилась над вторым. Он звал мать и просил воды. Мальчику из Гэмпшира было всего семнадцать, и через несколько минут он умер у нее на руках. В эту ночь она утешала бесчисленное множество раненых и проводила их в последний путь. Ничего особенного от Виктории не требовалось: она держала их за руки, зажигала папиросы, подносила воду даже тем, кто уже не мог пить. У некоторых были разворочены животы, сожжены лица, наполнены газом легкие. Невероятные, немыслимые, вызывающие безумный ужас сцены…
Только утром она вернулась в палатку сестер, перепачканная кровью, гноем и рвотой. И не знала, куда идти и где ее вещи. Во всем этом кошмаре она совершенно забыла о чемодане. Она всю ночь помогала Дидье выносить мертвых и складывать их на землю. Сколько их, юных и пылких, нашли свой последний приют в глинистых холмах Франции!
– Вон в той палатке столовая, – показал Дидье, и Виктории на миг показалось, что у нее просто нет сил туда добраться. Она не спала ночь, все тело ныло, как от побоев, но Дидье, казалось, был неутомим. – Уже жалеете, что приехали, Оливия? – осведомился он, и девушка едва не поправила его, назвавшись настоящим именем, но вовремя осеклась.
– Нет, – солгала она с вымученной улыбкой.
Но Дидье сразу распознал ложь. Да, она достойно повела себя, и, если останется, на такую можно положиться. Большинство добровольцев – просто хлюпики. С трудом выдерживали несколько дней и давали деру, потрясенные увиденными ужасами. Стойких и отважных было слишком мало, фактически единицы, но они выносили на своих плечах все тяготы войны и были здесь с самого начала, вот уже почти год. Но эта… эта… вряд ли. Слишком молода и красива. Заявилась сюда по глупости и тщеславию и теперь не знает, как выбраться.
– Вы привыкнете. Подождите до зимы и увидите, вам понравится, – пообещал он. Прошлой зимой войска тонули в грязи, а сверху лились потоки воды. Но это все же лучше, чем, подобно русским, замерзать в Галиции.
121 
