Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
115 
Но теперь он испытал смерть несколько раз подряд, ощутил, что значит погрузиться в небытие. Тем, что сердце его еще бьется, он был обязан Харке, но теперь Перкар понял, что даже и Харка не защитит его. Не защитит от Карака, отшвырнувшего его, словно ребенка, не защитит от Чуузека, который с легкостью выбил его из седла.
Сознание Перкара не помнило последних нескольких дней, но что-то в нем помнило, он чувствовал себя так, словно лежал в могиле, и пауки выползали из его рта, а черви ели глаза. Простой воин, мальчишка, он не был способен справиться со всем этим. Он оказался втянут в борьбу, которую следовало бы вести шаманам, волшебникам, богам. Он проиграет, даже будь его сердце неуязвимым и полным геройства; но сердце Перкара вовсе не было неуязвимым, оно несло на себе глубокие шрамы — вовсе не метафорические. И теперь… Теперь больше всего Перкару хотелось уехать, оставить Хизи и Нгангату и все лежащие на нем обязанности, спрятаться — спрятаться от богов, от войны, от самого неба.
Хизи проснулась на рассвете. Нгангата, ругаясь, седлал своего коня. Тем же были заняты и менги.
— Глупцы! Мне следовало присмотреть за ним. Не надо было… Кто в это время нес дозор?
— Я, — ответил Предсказатель Дождя, стараясь, чтобы его голос не выдал никаких чувств. — Он сказал, что немного вернется назад, чтобы увидеть, когда встанет солнце, далеко ли погоня.
— Ясное дело, — оскалился Нгангата. Хизи села, полная тревоги.
— Что случилось?
— Перкар исчез, — ответил ей Тзэм.
XXII
ЛОВУШКА СНОВИДЕНИЯ
Гхэ ощутил мгновенную боль и почуял запах вытекающей жизни. Озадаченный, он обернулся и увидел, как один из солдат воткнул себе в глаз стрелу и загоняет ее все глубже.
Нет. Не так. В солдата выстрелили, и он, умирая, ухватился за древко. В тот момент, когда Гхэ понял это, еще два солдата яростно заорали: в палубу рядом с ними вонзились стрелы.
Туман скрывал нападающих, но от зрения Гхэ они не укрылись: полдюжины каноэ выстроились поперек Реки выше по течению. Все они быстро приближались к кораблю, на каждом десять — пятнадцать варваров гребли изо всех сил.
Императорские гвардейцы знали свое дело; растерянность длилась недолго. Через несколько секунд два десятка воинов выстроились на носу корабля, заслонившись щитами, ощетинившись мечами и копьями, из-за их спин начали лететь стрелы. Трое солдат зарядили и развернули катапульту. Гхэ как раз гадал, что должен предпринять, когда его более чуткие, чем у человека, уши уловили шум за кормой. Гхэ решительно кинулся назад по крышам кают.
Целый отряд варваров кишел вокруг троих нолийских солдат, обагривших кровью доски палубы. Кроме этих мертвецов, только дикари видели, как Гхэ, оскалив зубы, спрыгнул с крыши. Двое воинов успели выстрелить в него, но стрелы не остановили Гхэ. В то же мгновение он оказался среди врагов, словно пантера в стае собак.
Спокойное путешествие вверх по Реке притупило бдительность солдат. Жители деревень послушно доставляли припасы, когда корабль причаливал к берегу, и чем дальше отряд удалялся от столицы, тем больший интерес к нему выказывали местные власти. Губернатор Вуна устроил для путешественников великолепное пиршество, и хотя Гавиал морщил нос — возможно, провинциальные обычаи казались ему недостаточно изысканными, — Гхэ, как и солдаты, оценил гостеприимство сановника. Это было только накануне. Губернатор предупредил, что племена дехше на восточном берегу проявляют воинственность, но, как понял Гхэ, нападения в основном случались на крепости дальше к югу.
Но вот они перед ним. Гхэ с разгона отшвырнул нескольких противников к борту и врезался в гущу воинов, поражая их своим сверкающим, как сосулька, кинжалом. Он пользовался клинком по двум причинам. Во-первых, солдаты на корабле не знали об его истинной природе, и Гхэ не хотел, чтобы узнали; пусть лучше считают его искусным бойцом — каковым он на самом деле и был. Более же важным было другое: он наслаждался, когда кинжал рассекал плоть, наслаждался изысканной геометрией нападения и защиты, и хотя вытянуть жизни из варваров ему было легче, чем поразить их кинжалом, это доставляло ему больше удовольствия. Бой напомнил ему о той радости, которую он испытывал, учась искусству джика, и с этим воспоминанием к Гхэ пришло смутное понимание того, почему он был верен жрецам: те подарили ему красоту, искусство убивать элегантно.
Конечно, он имел над противниками то несправедливое преимущество, что уже был мертв. Его раны закрывались почти сразу же: так близко от Реки его силы непрерывно пополнялись.
115 
