Последние отзывы

  205  

Интересно, далеко ли еще вниз им спускаться? Наверху наступила ночь, и Перкар не мог больше разглядеть устье туннеля; не мог он судить и о том, какой путь уже проделал.

Перкар вспомнил, как въезжал когда-то в Балат, — казалось, с тех пор прошли века. Неужели это он был таким гордым, таким заносчивым, таким самоуверенным? Теперь такое представлялось невозможным. Входя в подземелья горы, он был просто мальчишкой, полным мечтаний и идеалов, с великими — до небес — надеждами. Когда же он вышел оттуда, он чувствовал себя старым, обманутым, усталым. Много дней прошло прежде, чем в его душе снова засияли первые лучики веселья. Одним из таких лучиков оказался Братец Конь, скрывающийся на острове посреди Изменчивого, другим — Гай, вдова из окрестностей Нола, открывшая ему, что наслаждение возможно не только в объятиях богини. Но в конце концов только Хизи вернула ему настоящую радость жизни.

Почему он никогда не признавался в этом? Уж не потому ли, что предпочел бы заставить ее тоже нести бремя вины за совершенные им преступления, вместо того чтобы просто наслаждаться ее обществом?

От этой мысли волосы зашевелились на голове Перкара, и он впервые с тех пор, как началась их безумная скачка, поторопил Свирепого Тигра. Как это ни было невероятно, жеребец действительно поскакал еще быстрее, хотя Перкару и казалось, что такое невозможно. Он вспомнил с внезапной дрожью песню, которую когда-то пел Предсказатель Дождя, — по крайней мере пытался петь на родном языке Перкара, чтобы юноша понял. По-менгски песня текла плавно, один слог незаметно переходил в другой. На языке скотоводов она стала отрывистой, но сохранила свою силу: как раненый, но не поверженный воин.

• И ежели враг твою жизнь отнимет,
• Жеребец огнедышащий, братец названный,
• Пускай он бежит, и ползет, и никнет, —
• Но вся моя жизнь ему смертью станет.
• Я стану ветром, грозою, тенью,
• Стрелою стану, кинжалом, словом.
• И устрашится само отмщенье,
• Себе показавшись детенышем слабым.
• Когда мертвым паду я в открытом поле,
• И над телом моим отпируют вороны,
• И когда мои кости развеются пылью,
• Стану мстить за тебя, о мой братец кровный.

Кочевник мстил бы за коня, как за родича, — такова древняя воля Матери-Лошади, чья кровь течет в менгах и их скакунах. Не сделает ли конь того же для своего всадника? И не поможет ли ему в этом богиня-Лошадь?

Это ему предстоит скоро узнать, Перкар был уверен, — если только они успеют. Что, если Чернобог уже убил Хизи? Что, если ее кровь погубила Изменчивого, а саму Хизи превратила в его подобие? Душевная боль говорила Перкару, что в глубине сердца он всегда знал: именно таково намерение Карака. Какой же глупостью было все то, в чем он себя убеждал, — он ведь пытался представить себе битву гигантов, рассекающих воду мечами! Словно можно, как в сказке, просто разбить горшок, в котором заключена душа бога! Нет, существует лишь один-единственный способ. Человеческая кровь оказывает на богов могучее действие, а кровь Хизи — одновременно кровь человека и самого Изменчивого. Кровь Хизи потечет в него, как яд, лишит его разума, так что Изменчивый даже не поймет, что он мертв, — не поймет до тех пор, пока последняя капля его вод не растворится в море. А его место займет Хизи или то, во что она превратится, — богиня, возможно, во всем покорная Караку и его присным. Слабая богиня-Река, без собственных целей, без амбиций…

Но Хизи при этом умрет. Женщина, чье лицо лишь начинает проглядывать сквозь детские черты, никогда не обретет настоящей жизни, никогда не прочтет еще одной книги, никогда не увидит величественного стада диких быков. И она будет потеряна для него, Перкара.

«Все всегда снова кончается мной», — с гневом подумал юноша.

Ах, если бы только не опоздать!

Гхэ поднялся из воды, дрожа от переполняющей его мощи и ярости от того, что увидел. Перед ним лежала Хизи как срезанный цветок, и кровь и жизнь вытекали из раны в ее боку. Вокруг лежали и другие, мертвые или умирающие, на берегу сбились в кучку растерянные воины; однако при виде Гхэ они повернулись к нему и подняли мечи. Квен Шен оказалась среди мертвых, и Гхэ горько об этом пожалел: он предпочел бы выбрать для нее наказание сам. Гавиал был смертельно ранен, и человеческое обличье слетело с него, так что Гхэ узнал в нем хранителя Храма Воды, ту мерзкую тварь, которая держала на цепи императора. Еще одна потеря для Гхэ, но Гавиал — или как там его звали — все-таки был еще жив: может быть, еще будет время для того, чтобы наказать хотя бы его.

  205