Особенно,... 
99 
— Так куда же ты пойдешь?
— Найду какую-нибудь комнатку.
— Где?
Люций смотрел на нее, лицо его было ясным и спокойным.
— Поближе к тебе, дорогая, если не возражаешь. Ты все, что у меня осталось. Случившееся не так важно. Я даже считаю, что Генри, наверное, прав, я восхищаюсь им, хотел бы я иметь его мужество. Мы стареем, дорогая, ты и я. Если бы мы жили на Востоке, то подумали бы податься в монастырь. Возможно, нам действительно следует уйти от мира. В некотором смысле Генри просто вынуждает нас сделать то, что мы должны. Нам в нашем возрасте надо жить проще. Вся эта собственность — пустяк: этот дом, эта мебель, эти лужайки и деревья — все своего рода иллюзия, просто гобелен, который можно свернуть и продать. Что имеет значение, так это ты и я, и мы можем жить лучше без этой собственности и забот, которых она требует. Поэтому хотелось бы жить поблизости от тебя, в маленькой комнатке. Я люблю тебя, Герда, и всю свою жизнь посвятил любви к тебе. Я много заблуждался, но тут уверен.
— Чепуха, — сказала Герда. — Ты не знал никаких «забот», кроме как гулять в парке да есть то, что тебе подавали. Ты не из тех, кто уходит от мира. А что насчет старости, говори за себя. Ты намного старше меня.
— Знаю, дорогая, я только…
— Так, значит, ты смирился?
— Да. Гобелен исчез. И остальное исчезнет. Я уже распрощался с прошлым.
— Ну, я-то не смирилась, — сказала Герда, — А теперь иди, пожалуйста. Я хочу подумать.
Люций поспешил к себе наверх, плеснул в стакан немного виски, поставил пластинку со вторым Бранденбургским концертом Баха и торопливо начал восстанавливать сожженные стихи. Он помнил все их наизусть.
Герда сидела задумавшись. Это он заставил их постареть. Что же ей теперь, конец как занятой, деятельной женщине в здравом уме и рассудке? Остается лишь дожидаться, пока не станет никому не нужной, ноющей, злобной старой ведьмой? Переведя взгляд на стену, она стала вспоминать бесконечные шутки Сэнди по поводу сцены, изображенной на гобелене.
―
— Хватит об этом, Стефи.
— И еще, нехорошо так поступать с собственной матерью.
— У нас с ней особые отношения.
— Пожалуйста, говори нормально. Из всего ты выводишь теорию. Не понять, когда ты говоришь серьезно.
— Хорошее правило, которым следует руководствоваться почти всегда.
— На деле дом не такой уж большой, и твоя мама ведет хозяйство на скудные средства, она рассказывала мне…
— Вы отлично спелись!
— Разве ты не рад?
— Да… разумеется, рад…
— Я думаю, она горемычная пожилая женщина.
— А я думаю, что не очень-то моя мать горемычная.
— Ты плохо о ней отзываешься, а между прочим, хочешь ею восхищаться, я все вижу.
— Ты не видишь всего и никогда не увидишь. Не пытайся и понять, Стефи. Люди, которые понимают, гибнут.
— Иногда ты пугаешь меня. Ты был так груб с ней, просто не верится, и это ужасно, что ты продаешь дом, это кошмар.
— Некоторым мужчинам нравится тратить жизнь на игры с собственностью. Мне нет. Я не желаю гробить мое и твое время на пустую возню с деревьями, стенами и дренажными трубами. Мать как-то умудряется с этим…
— Думаешь, я не смогла бы?
— Да зачем это тебе? Я хочу, чтобы мы были свободны.
— А я не хочу быть свободной. Я была бы счастлива возиться с деревьями, стенами и дренажными трубами. У меня в жизни не было ничего своего.
— Повезло тебе.
— Ты не представляешь, каково…
— От сотворения мира, может, с Эдема женщины склоняли мужчин к обладанию материальными благами. В характере женщин — иметь. Не говорю, что это их недостаток, такова их природа, женщинам важно иметь, мужчинам — быть. Благодарение Богу, что ты не собираешься втягивать меня в…
— Лучше бы я никогда не видела Холла.
— Я привозил тебя не для того, чтобы демонстрировать имение, а познакомить с матерью. Только раз…
— Зачем вообще ты хотел познакомить меня с ней?
— Чтобы она приняла тебя, приветила, одобрила, была обходительна с тобой. Я хотел показать тебе, что такое возможно.
— Ты имеешь в виду, потому что это помогло бы мне не чувствовать себя?..
— Да.
Желтый «вольво» свернул налево, к деревне.
— Ты все решаешь без меня, — сказала Стефани, — Не относишься ко мне как к равной.
— Очень мало мужчин относятся к женщинам как к равным, и если я отношусь к тебе так же, то это никак не связано с твоим прошлым. Я просто люблю тебя, и ты — моя собственность. А не те чертовы деревья.
99 
