Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
81 
Наверное, раньше загадочные пассажирки стояли на палубах кораблей и вглядывались в море. Или путешествовали в дилижансах, как Ампаро Ривельес из «Насмешки», замечательного фильма Рафаэля Хиля по рассказу Педро Антонио де Аларкона. Тогда путешествия тянулись долго — настолько долго, что, повстречав в поезде женщину, кто-то успевал влюбиться в нее навсегда и сочинить первые строки «Экспресса». Теперь на дорогу уходят несколько прозаических часов. А в самолетах — и того меньше.
Когда я вижу элегантную женщину, садящуюся в поезд, в моей голове непременно возникает поток литературных и кинематографических ассоциаций, — так уж я устроен. Особенно пленительными мне кажутся путешественницы, читающие книги. Потому что ими можно любоваться без страха, что они поймают твой взгляд и примут за вульгарного бабника. И потому, что книга, которую они читают, их тайне добавляет новые черты. Интересны и те, кто всю дорогу смотрит в окно. В стекле отражается их отсутствующий взгляд. Кто знает, что́ они видят. Возможно, дело в том, что в прошлом у них ничего не осталось, а от будущего они ничего не ждут.
Я помню всех этих пленительных женщин, с которыми не перебросился и словом. Ту, из лиссабонского экспресса, похожую на Сильвану Мангано; ту, с длинными волосами и рюкзаком на плече, что пила коньяк на вокзале в Бордо, когда мне было всего шестнадцать лет; элегантную суданку, которая вошла в обшарпанный поезд «Хартум — Кассала» в сопровождении служанки и угостила меня дивным табаком, пропустив мимо ушей мое «thank you». Всю жизнь я коллекционировал их, словно помещал в альбом с прекрасными и таинственными фотографиями. Несколько дней назад, в скоростном поезде Рим — Милан, я чуть не пополнил свою коллекцию новой встречей.
Она вошла во Флоренции. Ей было тридцать, не меньше. Итальянка в самом полном и точном смысле слова: смуглая кожа, огромные глаза, безупречный костюм, дорогие туфли. Женщине, которая умеет носить одежду и украшения с таким изяществом, можно простить даже легкую старомодность. Я заметил небольшие темные круги у нее под глазами, следы бессонницы или горя — а, возможно, и просто усталости. Они ее совсем не портили, только делали образ более завершенным. Вряд ли эта женщина была столь же привлекательна десять лет назад. В ее глазах отразилось то, что она успела понять о людях и себе самой, а ты не узнаешь никогда.
Вдруг она открыла сумку и вытащила мобильный телефон. «Pronto»[23], — сказала она по-итальянски. Привет. Я буду там через пару часов. И она всю дорогу болтала по телефону так громко, что ее слышало пол-Италии, хотя проводница несколько раз повторяла в микрофон, что звонить можно только на станциях. Впрочем, это волновало меня меньше всего. Миф рушился на моих глазах. Таинственная красавица, la belle dame sans merci[24], женщина, которая сорок лет владела моими дорожными снами, появляясь в ночных поездах, та о ком я мечтал, читал и смотрел фильмы, болтала по телефону — так глупо и вульгарно, что дальше некуда. Ее страшная тайна состояла в том, что Грация, должно быть, еще одна непроходимая дура, готова послать Марко куда подальше и что она (моя бывшая прекрасная незнакомка) сомневается, покупать «фиат» с дизелем или простой.
Я долго смотрел в пустоту. Боюсь, на губах у меня застыла глупейшая улыбка. Теперь я знал, о чем думала дама в шанхайском экспрессе, когда курила папироску и щурилась от дыма: скоро дети вернутся из школы, а мне еще надо позвонить в салон красоты записаться на депиляцию. И я внезапно почувствовал себя очень легко, как будто получил наконец развод после сорока лет в браке с призраком.
БОЛДАЙ ТЕСФАМИКАЭЛЬ
Вчера я чистил свой «калашников». Да, я действительно держу дома «АК-47», «козлиный рог», как говорят мексиканские наркоторговцы, на память о жарких деньках. Полжизни я провел, фотографируя, снимая, записывая и уворачиваясь от пуль, а уволившись из газеты, решил захватить с собой автомат в качестве сувенира. Только не спрашивайте, как мне это удалось. В Испании я зарегистрировал свой «калашников» в полицейском участке. Теперь он хранится у меня дома, вместе с компьютером, на котором я пишу эти строки и другими немногочисленными профессиональными сувенирами: подобранной в Боснии каской из кевлара, плакатом «Осторожно, мины!» из Сахары, последней бутылкой из-под черногорского «Вранака», которую мы выпили с Маркесом. Но «калашников» мне особенно дорог, возможно, потому, что был со мной до конца, черный и зловещий, смертоносное единство дерева и стали. Классика.
81 
