Азарт уже охватывал Царя Справедливости, обещая поистине райское наслаждение.
К столу подошел Сокол: чем-то дядя Бойца напоминал сытого хомячка, наряженного в богатое платье, если хомячку шерстку на щеках и висках обильно припорошить белой пудрой.
— Итак, благородный Юдхиштхира, у нас — царская игра. И ставки в ней должны быть царскими.
— Царская игра — это в первую очередь ЧЕСТНАЯ игра?!
Царь Справедливости заглянул в глаза соперника — и захлебнулся тихой безмтежностью Соколиного взгляда.
Бледно-голубых подслеповатых глаз.
— Странно слышать такие речи от тебя, благородный царевич. Но мы собрались не состязаться в красноречии. Итак, согласно проводимому тобой обряду, ты претендуешь на титул Махараджи. Это и будет ставкой со стороны Хастинапура, который представляю сейчас я. Выиграй — и Город Слона со всеми его данниками, а также правителями подчиненных и союзных земель признает над собой твое владычество. А что ставишь ты, несравненный?
Юдхиштхира судорожно сглотнул: ответ он знал заранее.
— Я ставлю свое царство.
— Не вполне равная ставка — один жалованный удел против титула царя царей… Но я согласен. «Бык Шивы» на дюжину кругов? По рукам?
Царь Справедливости еле заметно поморщился. Простонародное «по рукам» резануло его слух. Еще б пальцами прищелкнул, Китала… не на рынке. Иные слова должны звучать в сей зале, где пытают судьбу величайшие из великих, иные слова и в полный голос Зачинщик встал и набрал полную грудь воздуха.
— Итак, — прозвучало под сводами, — мы начинаем игру в присутствии мудрых брахманов и благородных царей… Пусть же исполнится воля богов!
— Пусть исполнится воля богов, — серьезно повторил Сокол. — Бросай первым, Царь Справедливости: я, выступая в роли хозяина, пропускаю гостя вперед. И не оскорбляй меня отказом!
— Благодарю. — Мелодично звякнули кубики, приходя в движение внутри серебряного стаканчика, и веером раскатились по столу.
— «Парный Бык» и «Тростник» на двойке в придачу? Мои поздравления, царевич…
Сокол одним движением ладони смахнул кубики в стаканчик, на этот раз послышался не звон, а тихий шелест — кости вихрем закружились по стенкам убежища.
Чтобы упасть на столешницу троицей вышколенных солдат: сухо, твердо, разом замерев в едином строю.
— Тоже «Парный Бык» — неисповедимы пути игры! За одним исключением: мой «Тростник» вырос на тройке. Итак, первый круг за мной. Прошу, царевич.
Короткое звякание, стук падающих на стол костей: капли дождя, осыпь в горах, мгновения из кувшина Калы-Времени.
Шелест, стук. Хриплое дыхание.
— Златая Крита на всех!
— Круг твой, царевич. Звон, стук, шелест…
— Дюжина, о Царь Справедливости. Полная дюжина. Восемь моих кругов, четыре — твоих. Ты проиграл.
На Юдхиштхиру жалко было смотреть: он взмок, лицо покрылось красными пятнами, глаза лихорадочно блестели, и взгляд бесцельно метался по зале, подобно человеку, когда тот кубарей катится по склону, не в силах ухватиться за торчащие наружу корни.
— …Но имя мое покроется презрением людей, если я не дам тебе возможность отыграться. Что скажешь, мой Владыка?
Дрожь пронизала все тело старшего Пандава. Корень подвернулся-таки под ослабевшую руку, и падение остановилось.
— Я жду.
Взгляд Юдхиштхиры клещом вцепился в седого хомячка.
Намертво.
Желая напиться его крови.
— Ты согласен играть дальше?
— Я… я… Да! — Ценой огромного усилия Царь Справедливости вернул себе самообладание, и голос его был тверд.
Почти.
Даже пятна начали мало-помалу сходить с лица.
— Очень хорошо. Итак, мы, как и прежде, ставим титул Махараджи против… что можешь поставить на кон ты, царевич?
— Я… — Юдхиштхира беспомощно огляделся, ища поддержки братьев, но вместо поддержки обрел четыре укоризны.
Будь вокруг не зала, а поле боя, Пандавы знали бы, что делать…
— Я ставлю своих братьев!
— Ах ты!.. — сунулся было вперед Бхима, но Арджуна удержал силача, схватив за руку, и что-то горячо зашептал Страшному на ухо. Близнецы же сидели молча, отстраненно глядя перед собой. Кажется, они не до конца понимали серьезность происходящего.
— Четверо сыновей Панду против титула Махараджи?
— Да!!!
— Опять неравная ставка. Титул есть титул, а люди есть люди. Впрочем, говорят, что все вы — дети богов… Принято.