Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
34 
Т-с-с!
Есть вещи, о которых не стоит болтать заранее.
О них даже думать заранее не стоит.
Удовлетворясь наконец осмотром, возница обернулся к росшей неподалеку раскидистой бакуле. Там, в тени густых ветвей, ждал человек — высокий, широкий в кости, он был одет в добротное платье кшатрия средней руки.
Сотник раджи-зрителя?
Скорее всего.
Удивительным было другое: лицо махаратхи полностью скрывал глухой шлем. Состязаться по жаре, нацепив на голову подобную бадью из металла, да еще с чудовищно узкими прорезями для глаз… Безумец? Да нет, непохоже…
Скорее уж безумен кузнец, что ковал такой шлем.
— Все готово, господин, — голос суты слегка дрогнул, когда он произнес это. — Займите свое место: нам пора выезжать на стартовую межу Воин в глухом шлеме молча вышел из-под дерева и странной, замедленной походкой направился к колеснице. Уже у самой повозки сута подал ему руку — и махаратха заученным движением легко вскочил в «гнездо».
Нащупал рукояти метательных булав, огладил их ладонями, будто гончаков перед охотой, и застыл безмолвным изваянием.
— Вы готовы, мой господин? — с искренним почтением осведомился сута, располагаясь на облучке.
— Да, — донеслось из-под шлема.
Это было первое слово, произнесенное воином.
Колесницы соперников уже разворачивались у межи, занимая исходные позиции.
2
МАЛЫШ
— Эй, малец, а ты что здесь делаешь?!
Ты быстро обернулся, готовый бежать, но оплошал: цепкая лапа стражника ухватила тебя за плечо. Действовать ногами было поздно — теперь надежда оставалась только на язык.
— Да я просто посмотреть хотел!.. — заныл ты дрожащим голоском. — Отсюдова видно лучше! Дяденька, можно, я тут постою?
На мгновение стражник заколебался и даже слегка ослабил хватку. Но почти сразу взгляд его упал на плотно сжатый кулак мальчишки.
— Скрываешь? От властей скрываешь?! Показывай, бунтовщик!
Кулак веселому стражнику пришлось разжимать силой.
— Э-э, да это ж у тебя гирьки для пращи! И куда ты их швырять замышлял? В колесничих? Или мишени поразбивать? Ишь чего удумал, шакалье отродье! Чеши отсюда, пока я добрый, не то уши оборву!
От прощального пинка ты увернулся и припустил со всех ног прочь. Стражник и впрямь попался добрый: всего лишь отобрал гирьки и прогнал. Другой бы так отдубасил, что ни встать, ни лечь потом…
Но что же теперь делать?
Издалека ты наблюдал, как стражник степенно берет тяжелое полированное било, плавно замахивается…
Гулкий рев гонга раскатился над ристалищем. В ответ визгом и свистом взорвались возницы, обласкав коней стрекалами, упряжки слетели с межи и брызнули по беговым дорожкам. Грохот колес, щелканье бичей, крики заполнивших трибуны зрителей… азарт переполнял хастинапурцев и гостей столицы.
Ты зло утер слезы и прикусил губу.
Твой отец никогда не пользовался стрекалом и совсем редко — бичом. В случае крайней необходимости он нахлестывал коней вожжами, пуская длинные ремни волной, которая чувствительно обжигала конские спины и именно подгоняла, а не бесила, сбивая с ритма, как это зачастую делает удар бича.
С минуту ты завороженно провожал колесницы взглядом: яростная борьба за лидерство, воцарившаяся на ристалище, потрясала маленькое сердце. Ведь право поразить мишени получат всего три махаратхи из дюжины соперников — те, чьи упряжки подойдут к стрелковому рубежу первыми. Кувшинов-мишеней — тоже три. Поначалу все решают кони и суты, лишь под финал троица великоколесничных бойцов получит возможность проявить свою меткость и сноровку.
Одиннадцатилетний зритель очень надеялся, что счастливцев окажется не трое, а только один. Впрочем, сейчас все грозило пойти прахом из-за ретивого стражника. Хорошо еще, что ты успел заранее передвинуть кувшины так, как следовало: средний — точно над гонгом и два крайних — каждый ровно на расстоянии локтя от среднего.
Все шло прекрасно, пока…
Ты очнулся. Бесплодные сожаления — удел девчонок и юродивых. Надо что-то предпринять, и предпринять немедленно: упряжки успели пройти половину дистанции. Буланая четверка отца сейчас шла ноздря в ноздрю с ослепительно белыми панчальскими иноходцами. Их пытались — и все никак не могли — настичь широкогрудые чубарые рысаки, остальные глотали пыль, и их можно было списывать со счетов.
34 
