Впервые регент понял с предельной отчетливостью: его внуки давно выросли, а средний даже успел уйти дымом в небеса.
До сих пор это не ощущалось как реальность.
Да и внуки… так их звал лишь Дед, и то про себя. Для остальных они считались племянниками.
Створки дверей разошлись в разные стороны, и Грозный увидел Слепца. Раджа шел строгий, прямой, тяжелые руки его лежали на плечах двух старших сыновей, и глазенки Бойца с Бешеным прямо-таки лучились ненавистью.
Ненавистью к нему, к Гангее Грозному.
А сам Гангея был счастлив. Лишь сейчас он всем сердцем ощутил, что означает на самом деле несостоявшийся побег Первого Колесничего. Нет, не разрушение предположений, в которые так удобно было верить!.. не преступное своеволие при потакании царевичей, нет, нет и трижды нет! Просто Дед Кауравов слишком привык всегда оказываться правым. Вот и сейчас, когда выстроенный им храм рухнул, он в первую голову почувствовал себя взбешенным, поддавшись губительным страстям, вместо того чтобы оглядеться и успокоиться.
Дернуть кончик седого чуба, улыбнуться во весь рот, заставив ненависть во взоре правнуков смениться изумлением… Былой Гангея смотрел на мир из глазниц старого владыки, порывистый юноша, способный завалить рыбачку на дно челна, даже не задумавшись о последствиях, и дать тяжелейший обет, и отказаться от счастья в пользу отца.
Внук и правнуки шли к Деду через всю залу.
Рослые, тяжкоплечие, налитые силой… что с того, что один слеп, а двое других еще малы!
Наша порода.
Наша.
Лунная династия.
— Мне сказали… — начал было Слепец, демонстративно забыв испросить у старшего родича позволения начать.
Грозный перебил внука:
— Тебе сказали лишь часть правды. Умолчав о главном: до сегодняшнего дня я всерьез подозревал тебя в тайном убийстве твоего брата Панду, а также в многократных покушениях на братних сыновей. Цель: устранение угрозы единоличному царствованию и наследованию трона Бойцом! Средство: этот всецело преданный тебе человек (кивок в сторону Первого Колесничего) и его юный сын, фаворит твоего первенца. Для этого я и велел арестовать обоих, дабы лично провести допрос и узнать правду.
Слепой раджа умел держать удар. Грозный тайно восхитился невыразительностью лица внука, лишь пальцы резко сжались на детских плечах, не позволив Бойцу с Бешеным вслух оскорбить Деда.
Мальчишки еле слышно зашипели от боли, разом прикусив языки.
Да еще поднял голову от холодного пола татуированный сын Первого Колесничего.
— Я слушаю, — ледяным тоном заявил Слепец. — Продолжай, Дед. Или нам лучше остаться наедине? И Грозный покачнулся, как от пощечины.
— Я продолжу, — в монолите голоса Гангеи еле заметно змеились трещины. — Я продолжу, потому что здесь все свои. Ты, законный владыка Города Слона, твои наследники, один из которых воссядет на отчий престол из дерева удумбара, а сотня других примет бразды правления в иных городах Великой Бхараты, и, наконец, верные из верных, незаслуженно оскорбленные… мной.
— И ты, о лучший из знатоков Закона, — еле заметно кивнул слепой раджа. — Ты тоже здесь.
— Да. Но я не вечно буду здесь, что бы ни думали вы все по этому поводу. Ты знаешь, я дал обет и честно выполнил его. Поэтому я так и не свершил «Конского Приношения» и «Рождения Господина», хотя меня дружно подталкивали к этим обрядам. Не свершишь их и ты, по известным нам обоим причинам. Но твой
старший сын… возможно. И Великая Бхарата вновь станет Великой Бхаратой!
Грозный помолчал, прежде чем добавить:
— Да, станет. По нашей воле, а не из прихоти взбалмошного небожителя, чье покровительство уже стоило мне многих погребальных костров. Я никогда раньше не говорил с тобой об этом и сейчас не буду. Добавлю лишь: мне было бы стократ легче, если бы покушение на покойного Альбиноса и его потомство оказалось делом твоих рук! Стократ. Бороться с людьми проще, нежели с богами, твоя бабка, пахнувшая сандалом, могла бы подтвердить мои слова, будь она жива! Но я все-таки попробую.
Каменной статуей, храмовым истуканом из чунарского песчаника стоял Слепец, во все глаза глядели на Деда Боец с Бешеным, забыв моргать, недвижно лежал на холодном полу Первый Колесничий, а его дерзкий сын Карна уставился на Грозного снизу вверх, по-кошачьи вывернув голову, и злоба сверкала во взоре подростка.