Особенно,... 
64 
— Да, Гуру, — ответил Экалавья, сын Золотого Лучника.
— Ты что-нибудь понял?
— Только одно: смотреть и видеть — разные вещи.
Дрона долго провожал взглядом грязного нишадца.
* * *
— …А вот у нас в Чампе жил один бхандыга[15], — вдруг ни с того ни с сего заговорил Карна, нарушив нависшее над поляной тягостное молчание. — Так он, когда гауды переберет, любил развлекаться: привяжет на веревку кусок мяса и кинет собаке. Собака мясо схватит, проглотит, а бхандыга за веревку тянет и обратно подачку вытаскивает. Очень веселился, однако…
Слова дерзкого парня тупыми стрелами били в затылок Дроны. Сейчас наставник готов был собственными руками придушить зарвавшегося сутиного сына. Потому что тот целил без промаха.
Как в мишень — из лука.
Вроде бы рассказанная байка не имела прямого отношения к произошедшему, но только полный дурак не понял бы намека.
Брахман-из-Ларца медленно сосчитал про себя до двадцати и повернулся к умолкшему Карне.
— Тебе кто-то разрешал вести посторонние разговоры во время учебы? — ровным голосом осведомился Дрона. — Нет? Вон отсюда! До вечера я отстраняю тебя от занятий.
— Слушаюсь, Гуру, — с готовностью поклонился сутин сын, и Дрона решил, что тот снова издевается. В общем, правильно решил. — Я могу идти?
— Должен.
И проклятый наглец, явно не испытывая ни малейшего раскаяния или угрызений совести, вприпрыжку побежал к опушке леса.
Туда, где минутой ранее скрылся некий Экалавья, сын Золотого Лучника.
— Вот только конца этой истории я тебе не рассказал, Учитель, — бормотал, ухмыляясь, Карна на бегу. — Однажды собака перекусила веревку, и остался бхандыга с носом, а собака — с мясом!
2
СОБЕСЕДНИКИ
Карна вернулся под вечер. Бровью не повел, ложась под плети — дюжина мокрых честно причиталась ему за утреннюю выходку, после чего попросил смазать ему спину кокосовым маслом и завалился спать.
Он давно привык спать на животе.
На следующий день сын возницы вел себя вполне благопристойно. Наставникам дерзил в пределах дозволенного, на подначки братьев-Пандавов и сопредельных раджат отвечал равнодушным хмыканьем, и даже Дрона остался им доволен, что случалось крайне редко.
«Плети вразумили? — размышлял Брахман-из-Ларца. — Сомнительно. Сколько раз драли — и все без толку. Но, с другой стороны, должен же и этот обормот когда-нибудь за ум взяться?! Может быть, сие благословенное время наконец пришло?..»
А когда занятия закончились, Карна, наскоро перекусив, куда-то пропал и вернулся уже затемно.
То же самое произошло и назавтра. Теперь сутин сын регулярно исчезал из летнего лагеря — не то чтобы каждый вечер, но каждый второй наверняка.
«И здесь бабу нашел!» — решили Боец с Бешеным. Царевичи настолько хорошо изучили склонности старшего друга, что сочли излишним поинтересоваться у самого Карны: верна ли их догадка?
А зря.
Ибо догадка была верна лишь отчасти. Неугомонный сутин сын действительно приглядел себе пухленькую сговорчивую пастушку и время от времени водил девицу «в ночное».
Но — лишь время от времени. Значительно чаще Ушастик проводил вечера совершенно иначе.
* * *
— А это что за чурбан, Экалавья?
Нишадец прервал свое занятие — обтесывание деревянной колоды, уже начинавшей смахивать на человеческую фигуру, — и обернулся.
Карна стоял в пяти шагах от него и скептически осматривал творение горца.
— Это будет статуя Наставника Дроны.
— Точно! Такое же дерево, как и он сам! — хохотнул сутин сын.
И оборвал смех, едва завидя укоризну во взгляде приятеля.
— Да ладно, чего ты? Дрона, конечно, наставник хоть куда, но в любой оглобле живого в сто раз больше, чем в этом брахмане! Уж я-то его не первый год знаю!
Экалавья кивнул, продолжив работу.
— Возможно, Карна. Тебе виднее. Я встречался с Учителем лишь единожды… но мне показалось, в глубине души он совсем не такой, каким хочет казаться. Это просто личина.
— Если и так, то она давно приросла, став лицом, — буркнул Ушастик.
Ответа он не дождался.
— Ладно, древотес ты мой, хватит ерундой заниматься. Давай лучше плетень доделаем да ужинать сядем. Я тут стащил кой-чего… — Карна помахал перед носом у приятеля вкусно пахнущим узелком.
64 
