— Да нифига. Он в баре, — резонно заметила Джульетта.
— Ну, беспокоился бы, если бы не был в баре, — сказала Гленда.
Ей страшно хотелось дать роздых гудящим ногам. Сегодняшний день выдался не просто длинным, он получился длинным и глубоким. Ей требовалось время, чтобы осмыслить всё, то произошло.
— Давай поедем в паланкине, как тебе? — предложила Гленда.
— Но это ж страшно дорого!
— Да ладно, мы живём лишь раз, я всегда так говорила.
— Никогда прежде не слышала от тебя такого.
Несколько тролльских паланкинов всегда дежурили около Университета. Они были дорогими, по пять пенсов за поездку, зато висящие на шее у тролля сиденья были гораздо удобнее скамеек конёбуса. Конечно, это было слишком шикарно, занавески колыхались, а зрители неодобрительно надували губы. Странная штука выходила с общественным мнением: если ты родилась на определённой улице, соседи не одобряли попыток как-то выделиться из общей массы. Бабушка называла такое "сесть не на свой шесток". Всем начинало казаться, что ты слишком много о себе воображаешь.
Гленда открыла для Джульетты дверь, потому что подруга всегда слишком долго возилась с ключами, а потом проследила, как дверь закрывается.
Только после этого она направилась к себе. Её парадный вход выглядел ничуть не лучше, чем дверь дома Столлопов. Не успела она снять свой плащ, как кто-то уже забарабанил по выцветшей от времени древесине. Распахнув дверь, Гленда увидела мистера Столлопа, отца Джульетты. Он так и стоял с занесённым кулаком, в оседающем облачке размолоченной в пыль старой краски.
— Услышал, что ты вернулась, Гленди, — сказал он. — Скажи мне, в чём дело-то?
Он протянул к ней другую руку, сжимавшую конверт из плотной серой бумаги. В Сестричках Долли такие увидишь нечасто.
— Это называется "письмо", — объяснила Гленда.
Столлоп смотрел на неё умоляюще, и только теперь Гленда заметила на письме государственную печать с большой буквой «В», страшный и ужасный знак для тех, кому ещё только предстояло уплатить свои налоги.
— Мне написал сам его светлость! — простонал перепуганный мистер Столлоп. — Почему бы это? Я ничего не сделал!
— Вам не приходило в голову вскрыть конверт? — предложила Гленда. — Обычно именно так мы узнаём, о чём письмо.
Снова этот умоляющий взгляд. В Сестричках Долли чтение считалось лёгкой домашней работой, которую лучше оставить женщинам. Настоящая работа требовала широкой спины, сильных рук и мозолей на ладонях. Мистер Столлоп абсолютно точно подходил под эти требования. Кроме того, он был капитаном футбольной команды Сестричек, и, было дело, за один матч откусил три уха. Гленда вздохнула, забрала письмо из слегка дрожащей руки и вскрыла его ногтем.
— Тут написано "мистеру Столлопу", — сообщила она, и мужчина вздрогнул. — Да, оно адресовано вам, — подтвердила Гленда.
— Там есть что-нибудь про налоги и всё такое? — спросил он.
— Не вижу ничего подобного. Он пишет: "Я буду счастлив насладиться Вашим обществом во время ужина, который состоится в Невидимом Университете, в среду, восемь вечера. Хотелось бы обсудить с Вами светлое будущее знаменитой игры в футбол. Буду рад видеть Вас, как капитана команды Сестричек Долли".
— Почему он хочет видеть именно меня? — удивился Столлоп.
— Тут же написано, — объяснила Гленда. — Потому что вы капитан.
— Да, но почему я?
— Возможно, он пригласил всех капитанов? — предположила Гленда. — Вы запросто можете послать к ним парнишку с белым шарфом мира и проверить, так ли это.
— Ага, но что, если он позвал только меня? — повторил Столлоп, изо всех сил стараясь загнать поглубже собственный ужас.
Гленду посетила светлая идея.
— Ну и отлично, это будет означать, мистер Столлоп, что лишь капитан Сестричек достаточно важная персона, чтобы обсуждать будущее футбола с самим правителем города.
Столлоп не мог расправить плечи, потому что они у него и без того были постоянно широко расправлены, но так напыжился, что стал почти кубическим.
— Ха, тут он прав! — проревел мужчина.
Гленда мысленно вздохнула. Столлоп был силён, но его мускулы уже начали превращаться в жир. Она знала, что у него больные колени. А ещё она знала, что он довольно быстро выдыхается, и в присутствии чего-то, что нельзя было запугать, ударить или пнуть, Столлоп ощущал себя совершенно беспомощным. Его руки плетями повисли вдоль тела, а кулаки судорожно сжимались и разжимались, словно пытались думать вместо мозгов.