40 
Чедуэлл молниеносно обнял Пенелопу и, не давая времени прийти в себя, припал к ее губам. На секунду оцепенев, она хотела вырваться из объятий Чедуэлла, но не могла пошевелиться. Ее сердце так сильно билось, что казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Пенелопа не отвечала на поцелуй Чедуэлла, но и не оказывала сопротивления ему.
Последнее обстоятельство, должно быть, показалось Чедуэллу хорошим знаком, и его поцелуй стал более страстным. Он все крепче прижимал Пенелопу к своей груди.
Пенелопа чувствовала, что слабеет в его крепких объятиях. Новые ощущения и эмоции захлестнули ее. Она покорно положила руки на плечи Чедуэлла и ответила на его поцелуй. Только когда ласки Клиффтона стали более дерзкими, Пенелопу охватила паника, и она оттолкнула его.
Сгорая от стыда, она отвернулась и закрыла лицо руками.
– Немедленно уходите! И больше никогда не показывайтесь мне на глаза, – промолвила она.
Чедуэлл дотронулся до ее белоснежного обнаженного плеча.
– Я не смогу выполнить вашу просьбу, – грустно сказал он. – Спокойной ночи, миледи.
Пенелопа обернулась, чтобы бросить на него сердитый взгляд, но увидела, что дверь за Чедуэллом уже закрылась. Зарыдав, она упала на кровать.
С того вечера Пенелопа утратила свой обычный душевный покой. Она теперь почти не виделась с Грэмом. Когда Долли приехала с визитом в дом Тревельянов, для Пенелопы это было полной неожиданностью. Она совершенно забыла о том, что пригласила ее. Грэм не вышел к чаю, и Пенелопа не могла сообщить ему новости о брате Долли. Даже Александра упрекнула мачеху в рассеянности, когда несколько раз подряд выиграла у нее в шашки. Причиной душевного смятения Пенелопы был Клиффтон Чедуэлл.
Появившись в гостиной, чтобы сыграть с Пенелопой в шахматы, он вел себя как ни в чем не бывало. В комнате, куда постоянно заходили слуги, он не мог дать волю своим чувствам, но его пылкий взгляд без слов говорил о многом. В конце игры он взял ее руку в свои ладони с таким видом, как будто Пенелопа принадлежала ему. Неужели он полагает, что, поцеловав Пенелопу, теперь имеет какие-то права на нее?
Пенелопа приказала горничной остаться на, ночь в ее спальне, но Чедуэлл выследил Пенелопу в коридоре, когда она была совсем одна, и, схватив за руку, увлек в небольшой салон, где царил полумрак.
Не проронив ни слова, он заключил ее в свои объятия и стал жадно целовать. И как только Чедуэлл коснулся Пенелопы, окружающий мир, словно по волшебству, исчез. Для нее перестало существовать все, кроме его рук и губ.
Потрясенная до глубины души тем, что помимо своей воли отвечает на его ласки, Пенелопа наконец высвободилась от него. Было совершенно бессмысленно что-то возражать или спорить с ним. Подхватив юбки, Пенелопа бросилась прочь, стараясь, чтобы Чедуэлл не заметил навернувшиеся на ее глаза слезы. Она не понимала, что с ней происходит, но решила во что бы то ни стало отныне избегать Чедуэлла.
В тот день, когда должен был состояться бал у Ларчмонтов, Пенелопа не видела Чедуэлла и была несказанно рада этому. Вечером в ее спальню вошел муж. Повязка на его больном глазу была из той же темно-синей ткани, что и приталенный сюртук. На изуродованном лице Грэма играла улыбка.
– Это Красавчик Браммел подобрал вам повязку на глаз в тон одежде? – мягко спросила Пенелопа и хотела дотронуться до обезображенной щеки мужа.
Однако Грэм, поймав ее руку, отвел ее в сторону, и Пенелопа отругала себя за неуместное желание приласкать мужа. Она сознавала, что ей хотелось погладить по щеке совсем другого мужчину. Клиффтон пробудил в ней чувственность. Если бы не он, Пенелопа не пыталась бы сократить дистанцию, которую установил между ней и собой ее муж.
– Я руководствуюсь прежде всего вкусом своей жены, – заявил Грэм. – Как вы думаете, понравится дамам на балу мой наряд?
– Вряд ли, если вы будете так мрачно смотреть на них. Беда в том, что у вас слишком властный пронзительный взгляд. А дамы хотят видеть в вас беспомощного инвалида, которого можно было бы пожалеть. Неужели вы не можете вести себя так, чтобы вызывать сочувствие у окружающих? – спросила она.
Грэм засмеялся и окинул внимательным; взглядом жену, одетую в наряд из тонкого золотистого газа:
– Боюсь, что я действительно под конец вечера вызову к себе сочувствие окружающих, когда буду стоять в полном одиночестве в углу залы и с завистью смотреть на ваших кавалеров, с которыми вы будете кружиться по паркету. В этом наряде вы не оставите равнодушным ни одного мужчину.
40 
