137 
Может быть (сказал он под конец этого не затянувшегося надолго вечернего свидания, в силу какой-то непонятной причины чувствуя себя усталым, но твердо вознамерившись продолжить праздник — вне всякого сомнения, в силу той же самой причины), она позволит ему взглянуть на эту маленькую квартирку — при свете свеч. У него сегодня дома такой бардак…
Нет, ей не кажется, что сегодня удачный для такой экскурсии вечер. Там такая сырость. Вот когда она все обустроит там как надо, тогда может быть.
— К тому времени я уже уеду.
— К тому времени ты уже вернешься. А я стану приезжать к тебе.
Пирс представил себе ее высокие каблучки на подъездной дорожке к дому, ее парфюм на берегах Блэкбери и подумал, что это вряд ли.
Но, может быть, в этом и не было ничего более невероятного, нежели его собственный поступок — или, скорее, несколько поспешных шагов к тому, что он намерен вот-вот совершить: сняться с места. Как-то раз вечером, совсем недавно, он отправился на прогулку по Университетской площади и вокруг запертого Грамерси-парка, посматривая через решетку на зеленеющую траву и распускающиеся тюльпаны. Он обошел парк по периметру, заглядывая в окна просторных квартир в окружавших домах, обшитых панелями квартир, владельцам которых он всегда завидовал. Он думал: может быть, окажись я владельцем вот этой квартиры или этой и будь у меня ключ от парка и денег в достатке, чтобы все это содержать, вот тогда я, может быть, и остался бы.
А Сфинкс все-таки живет далеко, на другом конце города. «Сделай мне предложение, — сказал он городу. — Сделай мне предложение». Но город даже и не думал что бы то ни было ему предлагать — как, собственно, и Сфинкс, которая на прощание поцеловала его, пахнув сигаретным дымом, слез не лила и просила писать.
А теперь вот он собрал чемоданы и собрался уезжать.
Все равно мне здесь никогда особо не нравилось, подумал он, оглядывая опустевшую квартиру, вид у которой стал и вовсе безрадостный после того, как из нее вынесли всю Пирсову жизнь; продолговатые призраки картин на стенах; сюда порой заглядывала удача, а чаще — какие-то странности, часть из которых была сметена вместе c прочим хламом, а часть упакована в дорогу. Он запер за собой дверь — навечно — и пошел по коридору, громыхая новыми тяжелыми башмаками и неся в руках последний фрагмент своей движимой собственности, кухонный стул с высокой красной спинкой. Каковой был дружен на самый верх уже вознесшейся над кузовом пикапа пирамиды и тихо покачивался из стороны в сторону пока они со Споффордом выезжали из города, погромыхивая на поворотах, и вид у них был, показалось Пирсу, как у парочки Оуки [102], которые пустились в путь, спасаясь от засухи. А на следующее утро Пирс уже стоял на веранде, засунув руки в рукава свитера, смотрел, как переливаются далеко внизу, на поверхности Блэкбери, пятна света и тени, и на лице у него играла бог весть откуда приблудившаяся улыбка.
Ну, давайте, сказал он, не то чтобы вслух, обращаясь к тем силам, чем бы они ни оказались на поверку, в руках у которых была власть исполнить три человеческих желания; валяйте, сейчас самое время. Давайте, потому что я нашел свое счастье, я выжил, я нашел здесь точку опоры; придите прямо сейчас и прямо сюда, и я отправлю вас в нокаут.
— Давайте, — сказал он, — но только прямо сейчас.
Потому что не знал, как долго продлится этот момент и это ощущение силы.
Глава девятая
Примерно об эту же пору на другой стороне улицы вышел на балкон Бо Брахман, ибо утреннее солнышко стало наконец светить ярко, чтобы выманить его наружу; и расстелил на специально устроенной там маленькой платформе молитвенный коврик. Не торопясь, тщательно рассчитывая каждое движение, но с тихим чувством радости от самого этого путешествия после долгих месяцев заточения, он взобрался на платформу и сложил под собой ноги.
Положил руки на колени, как на перила или на корабельные поручни.
Огляделся вокруг: городские крыши, и блестит вода в реке.
Всего лишь краткая экскурсия, подумал он, он слишком долго не вы ходил наружу; он всего лишь оглядится по сторонам, как сурки, которые как раз сейчас выбираются из нор, как вернувшиеся юга ястребы, — что стало с миром с тех пор, как он в последний раз окидывал его внимательным и пристальным взглядом.
Прошло двадцать минут, двадцать минут по часам, встроенным в фаянсовый чайник на кухонной полке у Вэл, в Дальней Заимке, двадцать минут по «лонгинам» Бони Расмуссена, с самоподзаводом, на ремешке из кожи ящерицы.
137 
