9

Темень обрушилась мгновенно и сокрушающе.

Монах застонал, присел на корточки и, оторвав подол хламиды, стал бинтовать раненое плечо.

Никакой усадьбы вокруг и в помине не было. Ни павильонов, ни огней, ни слуг с хозяевами; одни светляки из немногих силенок боролись с ночью, да тускло светился на невидимых деревьях гриб линчжи, якобы дарующий долголетие.

Последнее сейчас очень бы не помешало монаху.

Туго перебинтовав плечо, он принялся шарить руками вокруг себя.

Заливистое тявканье лисьей своры заставило монаха вздрогнуть, но тут же он пересилил себя и вновь принялся за поиски.

Камень.

Грубо обтесанный, с полукруглым верхом, с выбитыми знаками, сбоку обломан, выщерблен… надгробие.

Еще одно.

Заброшенное кладбище.

Лисы тявкали уже совсем близко – словно смеялись.

Монах провел ладонью по земле, собрал пригоршню камешков и прикрыл глаза, чтобы неверное свечение гнилушек не морочило, не обманывало…

Слева.

Камешек прошуршал в кустах – и немедленно раздался обиженный скулеж, сопровождавшийся звуками бегства.

Когда ладонь монаха опустела, лисы тявкали и скулили довольно-таки далеко.

Грустная богиня Чанъэ преисполнилась любопытства, и насмерть перепуганный месяц решился высунуть один рог.

У ног монаха, весь обсыпанный лунной пылью, лежал человек без возраста.

В его распахнутых глазах отражался Хладный Дворец.

Высокие скулы, набрякшие веки, ямочка на подбородке… седые то ли от месяца, то ли от жизни волосы, возникающие и тут же пропадающие морщины, запавшие щеки… Тело вздрагивает, временами выгибается дугой, опадает, пальцы скребут мох…

– Ко… – шевельнулся рот человека без возраста, словно темница, в глубине которой мучительно ворочается распухший язык-узник. – Котомку…

Было видно, каких усилий ему это стоило.

Монах кивнул и начал озираться по сторонам. Месяц услужливо подсветил, и котомка вскоре нашлась – совсем неподалеку. Доставая из нее мешочек с иглами и крохотные коробочки с пилюлями и мазями, монах на миг остановился, угловатое лицо его, словно вырубленное из цельного куска дерева, дрогнуло, исказилось… и стало прежним. Вернувшись к человеку без возраста, монах присел рядом на корточки и стал ждать.

Потом повертел в руках коробочку, извлек одну пилюлю; подумал, извлек вторую и третью.

Еще подумал.

Лизнул, покрутил в пальцах… едва заметно поджал губы.

И затолкнул пилюли, одну за другой, в рот человеку без возраста.

– Иглы! – неожиданно громко выкрикнул человек, дергаясь как припадочный. – И… глы!..

Достав из мешочка иглы – не обычные, длинные, а коротенькие, чуть меньше палочек для еды, с колечками на тупом конце, монах внимательно поглядел на человека без возраста.

Попробовал притронуться иглой к сгибу локтя.

Остановился.

Рука человека без возраста скребла по земле, обдирая ногти, – словно чего-то требовала.

Монах вложил в чужие пальцы иглу и стал ждать.

Меняющееся лицо человека без возраста отвердело, подобно надгробию на заброшенном кладбище, изъеденному ветрами и временем, но еще непоколебимому; и рука с иглой медленно двинулась к лицу-надгробью.

Так, должно быть, ползет собака с перебитым хребтом.

И игла вонзилась точно под нижнее веко: на треть!.. Нет, показалось – едва на одну пятую.

Монах вложил в руку вторую иглу.

Спустя вечность, полную боли и муки, острие до середины погрузилось под левую грудь.

В сердце.

Третья игла.

Четвертая.

Восьмая.

Когда дыхание человека без возраста стало ровным, а тело перестало дергаться, монах осторожно извлек иглы, снова долго их рассматривал, еле заметно качая головой; наконец собрал все в котомку и закинул ее за спину.

Еще постоял.

Потом взвалил человека без возраста на плечи и, шатаясь, побрел в темноту.

Вслед обиженно тявкали лисицы.

На рассвете они вышли к полуразвалившейся хибаре, от которой была видна почтовая станция.

Монах уложил человека без возраста в углу развалюхи, пощупал пульс и только потом позволил себе потерять сознание.

10

Редкий косой дождь время от времени прохлестывал сквозь рваную крышу, трепетными касаниями оглаживая воспаленное лицо, роняя каплю-другую в пересохший провал рта, рассказывая о невозможном…

Змееныш и сам понимал, что этого не может быть.

  119