89 
Позор, который нелегко пережить.
То, что судья невиновен, было несущественно.
Против ожидания его повели не в городскую тюрьму, а ко дворцу Чжоу-вана. Спустившись на нижний ярус, солдаты втолкнули судью в подвалы и двинулись следом по сырому, тускло освещенному коридору.
«Дворцовая темница», – понял Бао.
Его довольно долго вели все ниже и ниже. Потом последовал окрик, и судья послушно остановился перед крепкой, обитой железом дверью, ничем не отличавшейся от десятка точно таких же дверей, мимо которых они успели пройти.
Лязгнул засов, противно заскрипели дверные петли.
– Заходи.
Не дожидаясь пинка в спину, выездной следователь шагнул через порог – и застыл, обалдело глядя на узника, сидевшего в углу камеры.
Несмотря на скудное освещение, судья сразу узнал его.
Позади захлопнулась дверь, щелкнул запираемый замок.
– О Небо! – мысленно возопил судья Бао, воздев руки к слезящемуся потолку. – За что?!
Крик его души пропал втуне – Небо молчало.
В отличие от сюцая Сингэ Третьего.
3
– …Да простит меня, недостойного, высокоуважаемый сянъигун, но испрошу я позволения дать ему еще один совет: как начнут вас допрашивать да пытать – вы уж лучше сразу во всем сознавайтесь, а то знаете, какие тут пытки? О-о, тут такие пытки, господин мой, что и во сне не приснятся, и наяву не привидятся, и в аду не додумаются!..
«Много ты знаешь, о чем в аду додумываются!» – хмыкнул про себя выездной следователь.
Время тянулось невыносимо медленно, сюцай привычно зудел в углу, но характер обычной болтовни Сингэ Третьего существенно изменился. Если он и рассказывал истории, то все больше связанные с пытками, дознаниями и казнями, а также упоминал о преступниках, чистосердечным раскаянием сумевших облегчить свою участь вплоть до полного помилования. В перерывах между этими однообразными повествованиями сюцай всячески убеждал бывшего начальника признаваться на предстоящем допросе во всем – дабы облегчить свою участь, а заодно и участь недостойного, но при этом ни в чем не повинного сюцая Сингэ Третьего…
Судья почти не слушал сюцая, но кое-что из непрекращающейся болтовни все-таки просачивалось в его сознание – и, как ни странно, навело достойного сянъигуна на некоторые весьма любопытные мысли.
Правда, совсем не те, какие пытался поселить в голове судьи Бао неугомонный сюцай.
То, что принц Чжоу решил любой ценой предотвратить зревший в Нинго бунт, было ясно как день. И рассуждал принц вполне здраво: если солдатам выплатить жалованье, то они снова станут послушны, а без их поддержки горожане пошумят-пошумят и раскошелятся.
Однако казна Чжоу-вана пустовала. Где же взять серебро и рис? Как где? В областной казне и войсковой государевой житнице! Плевать, что будет потом, лишь бы поскорее утихомирить разбушевавшихся вояк!
Судья Бао нахмурился и недовольно заворочался на охапке прелой соломы – другого ложа в камере не было, – вспоминая, что подобное безобразие стало возможным лишь после воцарения нынешней династии Мин. Именно тогда возобновили древний порядок, отмененный около восьмисот лет назад при объединении Чжунго[51] в единое государство. («Как раз вскоре после того, как Бодхидхарма явился в тогда еще никому не известный Шаолинь», – подумалось вдруг судье, но эту мысль он осторожно отложил на потом.) Победитель монголов, первый государь династии для закрепления власти правящей семьи принялся раздавать родичам ванские титулы и жалованные уделы, в результате чего единая власть в Чжунго снова распалась на две ветви: собственно центральная власть со своими войсками, имперскими чиновниками, к которым принадлежал и сам судья, начальниками уездов и местных гарнизонов и власть кровнородственных, или областных, ванов, опять-таки со своими чиновниками, военачальниками, гарнизонами от пяти до девятнадцати тысяч солдат, казной, житницей…
В итоге простолюдины оказались вынуждены кормить чуть ли не вдвое большую армию начальства – неудивительно, что по Поднебесной поначалу прокатилась целая волна бунтов. Впрочем, волнения были жестоко подавлены имперскими и ванскими войсками, в первый и последний раз действовавшими рука об руку.
Теперь правительственные чиновники оказались слугами двух господ, вынужденными, с одной стороны, подчиняться начальнику уезда, а с другой – два раза в месяц являться к кровнородственному вану с заверениями в почтительной преданности и выслушивать его указания, зачастую полностью противоречившие указаниям начальника уезда.
89 
