77 
После победы при Торреоне МБМ стал носить патронташи крест-накрест через грудь. Он был «вильиста», но мечтал встретить Сапату и развиться дальше в «сапатиста». Армия ехала на крышах грузовых вагонов. Бойцов сопровождали семьи. Оружие, белье, корзинки с едой, грудные младенцы. Зола и дым из паровозных труб разъедали глаза и обжигали глотки. Были, конечно, и зонтики от солнца.
В Мехико-Сити состоялась встреча повстанческих вождей из разных регионов. Это был поворотный пункт революции. После падения презренного тирана Диаса взял власть реформист Мадеро. Мадеро пал к ногам генерала Уэрты, ацтека. Теперь и ацтек исчез, и умеренный Каранса пытался установить контроль. Столица кишела бурно плодившимися фракциями, вороватыми бюрократами, иностранными бизнесменами и шпионами. В этот хаос и вступила крестьянская армия Сапаты, южане. Город затих. Их репутация была настолько свирепой, что горожане трепетали перед ними. МБМ спокойно стоял в рядах «вильистов» и наблюдал вступление. Через некоторое время начались смешки. Грозные воины Юга не могли связать двух слов. Многие из них были просто детьми. Они пялили глаза на дворец Чапультепек. Оборванцы. Они стеснялись ходить по тротуарам Пасео де ла Реформа, бульвара особняков и ресторанов под открытым небом. Ужас как испужались они электрического трамвая. В пожарную машину кто-то из них со страху выпалил из ружья. Сам великий Сапата увлекся фотографированием собственной персоны и не заметил, как Вилья взгромоздился в президентское кресло.
Этим кампесинос[9] с Юга не понравился ни Мехико-Сити, ни революция умеренных. Когда они ушли, Младший Брат отправился с ними. Он никогда не раскрывал своих особых познаний офицерам Вильи, зато Эмилиано Сапате он сказал напрямик: «Я умею делать бомбы и могу поднять на воздух все что хотите». В пустыне устроили демонстрацию таланта. МБМ наполнил четыре сухих тыквы песком из-под ног и добавил туда несколько щепоток черного порошка. Скатав кукурузные волокна, изготовил запалы. Поджег оные запалы и бросил по тыкве во все стороны света, по компасу. Отличнейшие получились дырки в пустыне, по десять футов шириной каждая. Весь следующий год МБМ возглавлял партизанские рейды на нефтяные поля, плавильные печи и федеральные гарнизоны. «Сапатисты» весьма уважали его, хотя даже и они считали замечательного подрывника слегка безрассудным. В одном из бомбовых налетов был поврежден его слух. В конечном счете он оглох. Он наблюдал теперь свои взрывы, но, увы, не мог их слышать. Стройные опоры горных железных дорог молча сминались и опадали в глубокие пропасти. Заводы и фабрики коллапсировали в белой пыли. Мы не уверены в точных обстоятельствах его смерти, но по всей вероятности он погиб в перестрелке с правительственными войсками возле плантации Чинамека в Морелос, где через несколько лет и сам Сапата был подстрелен из засады.
К тому времени президентом в Соединенных Штатах стал, конечно, Вудро Вильсон. Он был избран народом за его воинские качества. Тедди Рузвельт очень даже просчитался, обвиняя Вильсона в злокачественном пацифизме: дескать, он из тех пуритан, что пожирают рыбу с костями. Новый президент тут же дал работу морской пехоте, высадив ее в Вера-Крусе. И армия была не забыта: ее послали через границу преследовать Панчо Вилью. Он носил очки без оправы и держался строгой морали. В мировую войну он вступил с яростью, как оскорбленный словечком «пацифист». Ни сын Тедди Рузвельта — Квентин, погибший в воздушном бою над Францией, ни сам Большой Лось, умерший от тоски вскоре после этого, не перенесли, как видим, вильсоновского злокачественного пацифизма.
Знаки приближавшегося всесожжения были повсюду. В Гааге открылся Дворец мира, и сорок две нации прислали на церемонию своих представителей. Конференция социалистов в Вене постановила, что никогда более рабочий класс не будет биться друг против друга в империалистических войнах. Художники в Париже стали рисовать портреты с двумя глазами на одной стороне лица. Еврейский профессор в Цюрихе опубликовал бумаженцию, в которой доказывал, что вселенная изогнута. Ничто из этого не ускользнуло, конечно, от Пирпонта Моргана. Он высадился в Шербуре, еще в море позабыв злосчастный эпизод с сумасшедшим негром, забравшимся в его библиотеку. Затем он двинулся привычным путем через континент, из страны в страну, в личном поезде и повсюду обедал с банкирами, премьерами и королями. В этой последней группе он отметил нарастающую деградацию. Если августейшие фамилии не были меланхоличными, они обязательно были истеричными. Опрокидывают бокалы с вином, вопят на слуг. Он наблюдал эти неприличные выходки и пришел к выводу, что короли уже изживают сами себя. Это была паутина родственников, они все переженились за долгие столетия и породили в своей новой генерации невежество и идиотизм. На похоронах Эдуарда VII в Лондоне они пихали, толкали и били локтями друг друга, как дети, за местечко в кортеже.
77 
