130 
Еще через пять минут они подкатили к шестиэтажному современному угловому офисному зданию, где имелось два входа с поворотными дверями.
— Das ist die Hennig Druckerei, hier, mein Herr, — объявил водитель.
"Наконец-то”, — подумал Ренделл. Теперь он сможет увидеть Международный Новый Завет в ходе его генеральной репетиции, еще до того, как он будет представлен публике в массовом издании. Как хотелось ему, чтобы либо профессор Монти, либо Анжела — ну конечно же, Анжела — могли быть здесь с ним, чтобы увидать, как мечта, начавшаяся в развалинах Остиа Антика, сделалась реальностью здесь, в современном Майнце, в Германии.
Ренделл поблагодарил водителя Хеннига и уже открыл дверь, чтобы выйти, как внезапно его взгляд уловил фигуру мужчины, вышедшего из дальней поворотной двери, фигуру, показавшуюся ему в чем-то знакомой. Мужчина, высокий, гибкий, имеющий в себе что-то от денди, не похожий на немца, приостановился и начал вынимать сигарету из золотого портсигара. Ренделл застыл на месте, наполовину выбравшись из автомобиля, пытаясь сфокусировать внимание на лице: бледная кожа, колючие глаза, ван-дейковская бородка. Когда же мужчина поднес сигарету ко рту, и обнажились лошадиные зубы, Ренделл уже узнал его и спрятался на заднем сидении.
Этим мужчиной был Седрик Пламмер из “Лондон Дейли Курьер”.
Боясь пошевелиться, Ренделл ждал. Пламмер выдохнул клуб дыма и, не оглядываясь по сторонам, направился к пешеходному переходу, подождал зеленого сигнала светофора, перешел улицу и уже через несколько секунд исчез с виду.
Седрик Пламмер в Майнце, выходящий из наиболее защищаемой крепости, берегущей Книгу, покидающий штаб-квартиру печатника и продюсера Слова.
Черт подери, что могло это значить?
Ренделл не стал терять времени. Он поспешил к входу, назвал себя двум одетым в длинную синюю униформу девушкам, и одна из них повела его вначале к лифту, а затем — по широкому, выложенному мрамором коридору — в личный кабинет хозяина.
В обширном, заполненном воздухом кабинете, казавшемся перенесенном сюда из Скандинавии, Ренделла ждало крепчайшее, если не ломающее кости рукопожатие Карла Хеннига, печатника Воскрешения Два.
— Сначала на немецком! Willkommen! Shцn das Sie da sind! — проскрежетал Хенниг. — А теперь на английском! Добро пожаловать! Рад видеть вас здесь — в городе Иоганна Гутенберга, изменившего лицо земли, как Карл Хенниг вновь изменит его. — Голос Хеннига был глубоким и хриплым, заставляющим вибрировать барабанные перепонки.
Хенниг походил на борца, покрытого мышцами борца. У него была непропорционально большая голова с короткой прусской стрижкой, апоплексическое лицо, казалось, вдавленное гигантским кулаком, глаза пучились из своих орбит, смятый нос, пожелтевшие зубы, обветренные сухие губы, шея совершенно отсутствовала. Более всего он походил на квадратного борца сумо, одетого в дорогой костюм из серого шелка. Он приветствовал Ренделла не только как коллегу по секретному проекту, но как американца. Он восхищался американцами, особенно же — их крутым деловым обществом, и он гордился тем, что говорит на американском, а не английском языке, без всякого немецкого акцента, извиняясь лишь за то, что в последнее время редко когда говорил по-американски.
— Setzen Sie sich, bitte, setzen Sie sich — присаживайтесь, пожалуйста, — сказал он, усаживая Ренделла в удобное кожаное кресло, стоящее между его столом и стеной кабинета, полностью покрытой гигантской рельефной картой Майнца, заключенной в серебряную раму с табличкой, гласящей: Anno Domini 1633 bei Meriar.
— Wir werden etwas trinken, — прохрипел он и тут же подошел к дубовому бюро, открыл его ключиком. Там находился небольшой бар с холодильником. Он налил шотландский виски на кубики льда, дал один стакан Ренделлу, а второй поставил себе на стол, после чего погрузился в громадное директорское кресло. Говорил он бесстрастно и сразу же напомнил Ренделлу о том, чтобы тот включил свой диктофон.
— Мой отец основал эту фирму, потому что идиотизм немецких печатников совершенно его достал, — сообщил Хенниг. — Один печатник мог поставлять на склады и в магазины канцелярские товары, а другой печатник мог изготавливать конверты, которые даже не подходили по размеру. Тогда мой отец начал изготавливать канцелярскую бумагу и конверты вместе, и заработал на этом состояние. После его смерти — а он занялся типографским делом незадолго до того — за дело взялся я. Я уже не морочил себе голову канцелярской ерундой, а перевел все на книгопечатание. Сейчас на меня работает пять сотен человек. И должен сказать, что Карлу Хеннигу живется неплохо, вовсе даже неплохо.
130 
