Здесь ничем не пахло.
И все же…
Он ничего не помнил. На арене кто-то упал (…кто?!), захотел встать, стараясь подхватить выбитый меч, и не смог; с ним что-то делал (…что?!) второй дуэлянт, а трибуны в едином порыве вскочили, изрыгая хвалу и хулу, правые руки протянулись вперед; Лючано тоже тыкал рукой в арену, сжав кулак и оттопырив большой палец, но куда смотрел этот наглый большой палец, в синее небо или в желтый песок, сверху присыпанный крошкой мрамора, он не помнил, не мог вспомнить, как ни ломал голову, и надо было подтянуть штаны, потому что за дверью гальюна ждали своей очереди…
«Если хозяин Гай убит, малыш, ты свободен».
Он прислушался к собственным ощущениям. И ничего особенного не услышал. Если свобода такова, как узнать ее в лицо? Остаться в сортире, запереться, держать оборону и не выходить вопреки правилам? Глупо, ужасно глупо…
Завязав шнурок, поддерживающий штаны, Лючано толкнул дверь и вышел.
Очередь рабов топталась на месте. Но не позывы опорожнить мочевой пузырь были тому причиной. На лицах роботов гасли отблески диких эмоций цирка. Дрожали руки, ноги подгибались или непроизвольно шли в пляс, чтобы прервать коленце на середине. Низкорослый техноложец, который учил Лючано убирать ангар, сел на пол и заплакал. Молоденькая девушка корчила гримасы; глаза ее напоминали стеклянные пуговицы. Двое варваров бодались, встав на четвереньки и радостно мыча. Лысый подросток без бровей и ресниц — повинуясь арганской моде, он свел волосы на голове еще до рабства — хлестал себя по щекам.
Проходящие мимо по коридору помпилианцы не вмешивались.
Лючано стоял и смотрел.
Минута.
Другая.
Третья.
Варвары перестали бодаться. Девушка оставила гримасничать, вошла в гальюн и заперла за собой дверь. Техноложец-коротышка встал, почесал нос и прислонился к стене. Подросток тронул ладонями красные от ударов щеки, с равнодушием механизма опустил руки и замер.
Цирк закончился.
Отправившим «естественные надобности» следовало идти на вторую палубу, на построение. Лючано честно побрел куда следовало, плохо соображая, идет он туда как свободный — освободившийся? — человек или ведомый рабским инстинктом. Ноги двигались сами, но это ничего не значило.
— Всем! Всем! Всем!
Он не узнал голос, громыхнувший по внутренней связи галеры.
— Всем занять свои места согласно стартовому расписанию! Объявляется тридцатиминутная готовность! Сервус-контролеру I класса Марку Славию срочно прибыть в капитанскую рубку!
Ноги сорвались с места, неся тело в ходовой отсек. Остановиться Лючано не пытался. Больше не оставалось сомнений, кто победил в дуэли «на клеймах». Хозяин Гай командовал так, словно делал это, впервые в жизни надев офицерские погоны и получив под начало боевой корабль. Тысячи лет эволюции стояли между приказом готовить галеру к полету и рыком первобытного самца, разорвавшего грудь конкуренту ради власти над племенем, — тысячи лет, и все насмарку, потому что века спрессовались в единый миг.
Лючано Борготта по прозвищу Тарталья был искренне рад за отставного гард-легата Гая Октавиана Тумидуса, кавалера ордена Цепи и малого триумфатора. И, несясь по коридорам, не пытался выяснить, откуда растут корни этой радости.
Из выжженного «клейма»?
Из варварского городка, где трое спасали друг друга?
Из стадного желания победы вожаку?
— Медикус-контролеру Лукуллу! Немедленно прибыть в гостевую каюту Тита Эмилия Сальвия!
Выдержав паузу, легат добавил с нескрываемым удовольствием:
— Тит Эмилий Сальвий нуждается в ваших профессиональных услугах!
«Этого, конечно, можно было и не объявлять на всю галеру, — подумал Лючано, замечая, что ноги принесли его к дверям навигаторской рубки. — Обошелся бы коммуникатором… Слаб человек, слаб и тщеславен!…»
У входа в рубку топтались трое рабов из «квартета» резервного энергообеспечения, ожидая, пока навигаторы их впустят.
Контрапункт
ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
(сегодня)
Если бы я был героем-любовником, я бы портил девок косяками.
Если бы я был героем-резонером, я бы всех научил, как жить.
Если бы я был героем-неврастеником, я бы заламывал руки.
Если бы я был бытовым, иначе рубашечным героем, я бы ругался при дамах.
Если бы я был характерным героем, я бы носил бакенбарды.