— Месье Габриэль, он не может, — как вы англичане это говорите, — достигнуть эрекции с женщиной.
Перед мысленным взором Виктории возникла картина из недавнего прошлого: стоящий над ней Габриэль, его черные шелковые брюки, эхо ее слов, эхо его слов.
Ему было больно говорить ей правду. Но это его не остановило.
Как эта женщина смеет судить Габриэля?
За пронзительным взглядом гостьи угадывалось напряжение от едва сдерживаемого гнева.
Была лишь одна причина, по которой эта властная женщина пришла сюда. «Эта chamre de coucher…принадлежит месье Габриэлю».
— Месье Габриэль послал за вами, — проницательно заметила Виктория.
Женщина склонила свою голову на бок.
— Оui, он послал за одной из моих швей.
Но он не посылал именно за мадам Рене.
— А вы захотели лично удостовериться, что это за женщина, которую он купил, — высказала предположение Виктория.
— Весь Лондон хочет увидеть женщину, которую купил себе месье Габриэль, мадмуазель.
Чтобы они могли осудить его. Как он уже осудил себя сам.
— Вы достигли своей цели, мадам Рене, — резко ответила Виктория. — А теперь, пожалуйста, уйдите. Своим клиентам вы можете сообщить, что месье Габриэль не испытывает проблем с сексуальным влечением к женщине.
И то, что у Виктории сносная грудь, но нет бедер и ягодиц.
В глазах мадам Рене засветилось любопытство.
— Вы разозлились.
Виктория не видела смысла отрицать это.
— Я не люблю досужие сплетни, мадам.
Виктория лишилась работы из-за лжи. А сейчас это может стоить ей жизни.
— Сплетни не могут ранить того, у кого нет имени, мадмуазель, — спокойно возразила мадам Рене.
Виктория уже давно приучила себя к подобному снобизму.
— Но у месье Габриэля есть имя, — ответила она.
Внезапно модистка напомнила ей яркую любопытную птицу… хищную птицу.
— И вы думаете, что эти сплетни могут его ранить? — спросила с любопытством мадам Рене.
— Я думаю, мадам, — тон Виктории не предполагал дальнейшее обсуждение этого вопроса, — что любой человек чувствует себя нехорошо, когда его частная жизнь является предметом обсуждений.
— Mais месье Габриэль — не любой человек, est-il?
— Нет, не любой, — холодно согласилась Виктория, ощущая, как немеет от холода ее тело. — Если бы он был таким, как все, он бы не дожил до сегодняшнего дня.
Мадам Рене подняла свою голову; перо на ее шляпке согласно закачалось.
— Да, не дожил бы, — отрывисто сказала модистка.
Виктория удивленно моргнула.
На одну секунду глаза модистки загорелись одобрением, которое мгновенно сменилось самодовольным снисхождением.
— Вам повезло, мадмуазель. Месье Габриэль — très rich. Не каждый может позволить себе мои платья.
Платья…
Габриэль нанял швею, чтобы та сшила ей платья.
Перед глазами Виктории возник образ чего-то женственного, воздушного, сделанного из шелка и атласа.
Внезапное желание иметь новую одежду было сродни физической боли.
Реальность в виде лежащего на полу мятого коричневого платья вернула ее на землю.
Ей не нужна милостыня.
— Спасибо, но мне не нужны новые платья, — холодно сказала Виктория. — Если вы простите меня…
Желтовато-коричневые глаза хитровато блеснули.
— Если вы прогоните меня, мадмуазель, то лишь увеличите число догадок о способностях месье Габриэля.
Виктория сопротивлялась попытке мадам Рене манипулировать ею.
Шантаж — это цена греха. Слова Габриэля.
— Вы шантажируете меня, мадам Рене?
— Вы все еще девственница, мадмуазель, — заявила в ответ модистка.
Виктория почувствовала, как сжались мышцы ее влагалища.
— Вы ошибаетесь, madame.
— Мадмуазель, если бы месье Габриэль занимался с вами любовью, у вас бы глаза сияли от удовлетворения, ваши груди, рот и половые губы были бы опухшими. Смею вас уверить, он не прикасался к вам.
«Половые губы», — прозвучало внутри Виктории. Она почувствовала, как набухла промежность между ее бедрами.
Виктория обняла себя руками, инстинктивно сжав ноги.
— А вы, естественно, не сможете умолчать об этом, — язвительно сказала она.
— Он был un prostituee, мадмуазель. — Ей не нужно было уточнять о том, кому Габриэль предоставлял свои услуги.
— Я знаю, кем раньше был месье Габриэль, — холодно возразила Виктория.