49 
Пристальный взгляд серебристых глаз, не отрываясь, следил за руками модистки.
Грудь обнаженной женщины в зеркале поднималась и опускалась; легкие Виктории поочередно наполнялись воздухом и выпускали его.
— Он… он был… нежен с женщинами? — спросила Виктория.
Она не узнала собственный голос.
Он был хриплым от желания.
Или, возможно, от страха.
Мадам Рене убрала сантиметр.
Серебристые глаза поймали выжидающий взгляд Виктории.
— Un prostitute, мадмуазель, — ответила мадам Рене; ее голос был неестественно деловитым для такой в наивысшей степени не располагающей к деловитости ситуации, — ведет себя нежно или грубо в зависимости от пожеланий клиента.
Непрерывный скрип карандаша.
Виктория скорей почувствовала, чем увидела, как мадам Рене обошла ее сзади и остановилась справа; все ее внимание было сосредоточено на пристальном взгляде серебристых глаз.
Твердый металлический наконечник впился в правую подмышку.
Серебристый взгляд впился в нежную кожу и растущие там волоски.
Виктория облизнула губы, ощущая, какие они шершавые и потрескивавшиеся.
Чувство реальности неприятно задело ее.
Что она делает?..
— Конечно, женщина… женщина не получает удовольствия, когда мужчина груб с ней, — произнесла Виктория со сбившимся дыханием.
— Когда мы возбуждены, мадмуазель, нам не нужна нежность. — Одно мгновение Виктория все еще ощущала болезненное покалывание металлического наконечника на коже, секундой позже — оно исчезло, оставив за собой лишь прикосновение холодного воздуха. — Опытный мужчина — или женщина — знают, когда une petite боль усилит наслаждение.
Боль. Наслаждение.
«Во всяком удовольствии всегда есть боль, мадемуазель».
— А месье Габриэль… он знает, когда небольшая боль усилит… наслаждение женщины? — спросила Виктория.
— Знает, мадмуазель.
Во взгляде серебристых взгляд не было ни подтверждения, ни отрицания слов мадам Рене.
Горло Виктории необъяснимо сжалось.
Мужчина, который насиловал Габриэля, тоже знал, когда боль может принести удовольствие?
— Вы можете опустить руки, мадмуазель.
Виктория опустила руки.
Серебристые глаза в зеркале оценивающе смотрели, как опускается ее грудь.
Внезапно мадам Рене возникла между Викторией и ее отражением. А затем — элегантно одетая модистка с огненно рыжими волосами исчезла.
За приглушенным стуком послышалось шуршание шелка.
Виктория опустила взгляд.
Мадам Рене встала на колени перед Викторией. Ее лицо оказалось напротив туго завитых волос, которые обрамляли то место, где соединяются бедра.
Перо павлина раскачивалось из стороны в сторону.
— Раздвиньте ноги, мадмуазель.
Виктория заглянула в серебристые глаза и нашла в них столь необходимую ей смелость. Она раздвинула ноги.
Ледяной воздух ворвался в нее.
Что-то более материальное, чем воздух, прикоснулось к ее животу — перо павлина. В то же время в основание ее правого бедра впечатался металлический наконечник… близко, слишком близко к женской плоти, которая вдруг болезненно набухла.
Виктория невольно вздрогнула.
Теплые пальцы прочно удерживали металлический наконечник на одном месте. Или это серебристые глаза в зеркале не позволяли ему сдвинуться.
Пристальный взгляд Габриэля обжигал… рот Виктории, грудь Виктории, половые губы Виктории.
— Какой тип… — Виктория с силой заставила себя сосредоточиться на предложении, а не тонуть во взгляде серебристых глаз и расслабляющем жаре, который они вызывали. — …женщин предпочитал месье Габриэль? — спросила она, зажатая между мужчиной, который застыл позади нее, и женщиной, которая встала на колени на полу перед ней.
— Месье Габриэль предпочитает, — проворные пальцы, слегка прикасаясь, откладывали сантиметр по внутренней стороне бедра — Виктория втянула холодный воздух — минули изгиб икры, остановились на лодыжке, — то, что нравится любому мужчине, мадмуазель, — ответила модистка обманчиво отсутствующим голосом.
Но мадам Рене не отвлекали ни снятие мерок, ни разговор, который она вела. Она точно знала, что она делает. Для Виктории.
Для Габриэля.
Внезапно ощущение присутствия чужих пальцев пропало… с основания бедра Виктории… с ее лодыжки. Скрип карандаша по бумаге неприятно отдавался на коже.
49 
