— Шлюхи не могут позволить себе любить.
— Почему нет? Почему кто-то должен быть лишен простой привязанности?
Отдающее корицей сожаление мелькнуло в глазах Габриэля, серебряный цвет перешел в серый, серый — в серебряный.
— Я не способен любить женщину, мадемуазель.
Виктория выпрямилась в полный рост.
— Я не просила вашей любви, сэр.
— Я разделил с вами больше, чем когда-либо делил с кем-то еще…
— Спасибо…
— …но доверие дорого обходится.
Они всегда возвращались к одному человеку.
Виктория не могла сдержать гнева в голосе.
— Я не знаю, кто тот человек, которого вы ищете.
— Я знаю это.
Тогда почему он продолжает ее расспрашивать?
— Я не знаю, кто написал письма.
Запах корицы обдал ее щеку и губы.
— Тогда скажите мне что-нибудь, что вы знаете, мадемуазель.
Виктория не знала, как любить мужчину. Она не знала, как соблазнить мужчину.
— Я не могу представить, что знаю что-нибудь, представляющее для вас интерес, сэр, — сказала она. — Я гувернантка, а не… э-э…
Виктория запнулась.
— Шлюха? — цинично подсказал Габриэль.
— Я этого не говорила, — парировала она.
— Вы защищали меня перед мадам Рене, — неожиданно сказал он. Осторожность прорезалась в его голосе, затеняя глаза. — Почему?
Почему Виктория защищала мужчину, который то соблазнял, то угрожал ей?
— Потому что вы желаете, — сказала Виктория.
Несмотря на свое прошлое. Или благодаря ему.
Габриэль не отрицал своих желаний.
Сожаление блеснуло в его глазах.
— Если бы вы могли, мадемуазель, вы бы помогли мне?
Помочь неприкасаемому ангелу…
— Да.
Виктория помогла бы ему.
— У вас есть информация, в которой я нуждаюсь.
Снова он начинает…
Виктория открыла рот.
— Я хочу знать планировку дома Торнтона, — сказал Габриэль.
Ее рот захлопнулся.
— Что?
— Я хочу знать, в какой комнате спит миссис Питер Торнтон, — сказал он так, будто для мужчины было самой обычной вещью на свете попросить женщину, которую он похвалил за храбрость и преданность, сообщить ему информацию о спальных покоях другой женщины. — Я буду искать ее вне зависимости от того, дадите вы мне эту информацию или нет. Однако с этой информацией меньше вероятности, что я случайно кого-то удивлю.
И убью.
— Вы… ранили мистера Торнтона? — через силу спросила Виктория.
— Он жив, мадемуазель.
Пока.
Соблазнение.
Иллюзия доверия.
Рот Виктории сжался.
— Вы склоняете меня предоставить вам частные сведения.
— Нет, мадемуазель, я прошу вас доверять мне. Как я доверяю вам.
Каждый глоток воздуха, который вдыхала Виктория, был согрет дыханием Габриэля.
— Почему вы хотите посетить миссис Торнтон в ее спальне? Почему бы вам не выпить с ней чашечку чая? — рассудительно сказала Виктория. — Я уверена, она нашла бы вас весьма очаровательным.
Виктория испугалась, услышав нотки ревности в собственном голосе.
Миссис Торнтон была красивой женщиной. Ее светлые белокурые волосы блестели здоровым блеском, ее губы и руки не потрескались от холода, воды и солнца.
— Вас нанимала она, — загадочно отозвался Габриэль.
— Да, — кратко ответила Виктория. — Для хозяйки дома вполне обычно следить за наймом… — Виктория давно привыкла называть себя прислугой, так почему же замешкалась теперь? — …прислуги.
— Каков обычный срок службы гувернантки?
Виктория нахмурилась.
— Это зависит от нужд семьи и компетентности гувернантки.
— Госпожа Торнтон нанимает — и увольняет — двух-трех гувернанток в год. — Габриэль сделал паузу, следя за ее реакцией. — Каждый год.
Две-три гувернантки… Каждый год.
Габриэль не мог подразумевать того, о чем подумала Виктория.
— Это… ее дети избалованы. — Пенелопа, старшая, любила посплетничать; без сомнения, многим слугам это стоило их места. — Гувернантки часто ищут другое место.
Пристальный взгляд Габриэля был безжалостным; дыхание — ласково-соблазнительным.
— Вы не искали другого места, мадемуазель.
И как он узнал об этом?
— Я наводила справки.
Правда.
— Миссис Торнтон знала, что вы наводите справки?
— Я… — Виктория вспомнила миссис Торнтон, без предупреждения вторгшуюся в ее спальню однажды вечером незадолго до увольнения. Виктория тщательно изучала газету. — Возможно.