66 
– Вместе спать – это же так легко…
Я не обиделась на то, что он считал себя ни в чём не виноватым, выходило, что он ничего не требует от женщины, кроме женского тепла и живого прибежища в виде сомкнутых объятий… Но так вести себя я не смела, мне даже казалось, что никогда уже не осмелюсь…
– Правда, что ты уезжаешь? – спросил он тем же усталым голосом, – что ты возвращаешься в театр к своей старой профессии? Я покачала головой.
– Нет, Жан, это неправда, это ещё одна ложь. У меня больше нет профессии.
И я продолжала про себя свой монолог с печальной истовостью: «У меня больше нет профессии. Её нет, зато есть цель, вот она, передо мною: этот человек, который меня больше не хочет и которого я люблю. Настичь его, дрожать, что он снова ускользнёт, видеть, как он ускользает, и снова терпеливо его настигать, чтобы снова завладеть им. Вот отныне моя профессия. Всё, что я любила до него, будет мне тогда возвращено – яркое солнце, музыка, шёпот листьев, застенчивые и страстные голоса домашних животных и гордое молчание страдающих людей – всё это мне будет возвращено, но только через него, только если я им завладею… Я вижу его так близко от себя, так плотно прильнувшего ко мне с первой нашей встречи, и я подумала, что владею им. Я так безумно желала переступить через него, принимая за препятствие ограниченность своего мира… Мне думается, что многие женщины бродят вокруг да около, как я, прежде чем вновь занять своё истинное место, которое всегда по эту сторону мужчины…»
– Так что же ты собираешься делать?
Я хотела ответить ему одним взглядом, но его глаза избегали встречи с моими, и это было так же однозначно, как если бы он сказал: «Нет, нет, ещё слишком рано…» И выражение его лица было при этом таким строгим и серьёзным, что казалось: он хочет убить во мне всякую надежду. Я с трудом сдержала улыбку – ведь он не догадывался, что я готова его ждать всю свою жизнь…
– Что я собираюсь делать?.. Это зависит немного и от тебя, Жан… Я говорю «немного», но… Я начну с того, что дам тебе возможность поспать, потому что уже поздно, а тебе завтра работать…
Я, держа в руках нефритовую грушу, старинную, с трещиной, гладила её и в то же время искала глазами другой след моего пребывания в этой комнате. Я гладила её, холодную и отполированную, а потом сунула в свою сумку.
– Ты мне ничего не скажешь, Жан?
Он не спускал взгляда с моих рук, видимо ощущая символический смысл их жеста – уход.
– Прощай, мой молчаливый.
Когда я встала, то почувствовала, что моё доверие и упорство вот-вот рухнут, как, впрочем, и моё тело. Я поправила шляпу, чтобы уйти, и сказала себе: «Он даст мне уйти… Но я ещё не ушла. Я ухвачусь за любой предлог. Я ещё не ушла». Он тоже встал – он был на голову выше меня. Я подняла на него глаза, и меня охватило странное чувство невероятного уважения к самой себе, вернее, к той, какой я была несколько недель назад, к Рене прошлого сезона – к женщине, которая обладала этим мужчиной.
– Мой молчаливый, ты не говоришь ни слова, а уж тем более не пишешь. В каком молчании ты меня оставил…
Он опустил голову и отвёл взгляд, который вдруг стал бегущим, отчего Жан сразу же подурнел.
– Что поделаешь… Отвечать, писать… Снова сцены, обмен ужасными словами, которые потом нельзя забыть… Добавлять ещё яду, когда мы и так уже не можем ничего принять друг от друга?..
– Верно, что… – услужливо поддакнула я.
А про себя подумала: «Я прекрасно знаю, что он далёк от совершенства. Если судьба мне его вернёт я не раз ещё увижу у него улыбку некоего вороватого животного, он уходит от тяжёлой правды, от любого усилия, которое надо сделать. Я прекрасно знаю, что он способен, прежде чем что-то отдать, потребовать от меня полной отдачи, да ещё при этом изящно извиниться, что не требует большего. Но поскольку он таков, каков есть, я нахожу его, как говорят в народе, „достаточно хорошим для себя“, поскольку у меня нет ни желания, ни права принадлежать исключительно герою, я, несовершенная, хочу получить этого несовершенного Жана, и никакого другого…»
– Так что же, Жан, до свидания?
Я протянула ему руку, и, когда он наклонился, чтобы поцеловать её, я увидела, как нервно трепещет под его ноздрями прелестная складочка на верхней губе. Я колебалась лишь мгновение: вернуть его во что бы то ни стало, и не важно, каким путём. Выиграть время! Упасть с ним вместе, но не для того, чтобы мучить друг друга, а в надежде, что из тягостной чёрной услады, из густого мускусного ила пробьётся на свет чистый новый росток – ирис благородного изгиба, любовь, которой мы будем достойны…
66 
