117 
– То есть она пела, – уточнила Ева. – Профессионально?
– Я задала ему именно этот вопрос. А вот что он ответил… Это было немного странно. Да, она пела, но случай ускользнул от нее, ее время истекло. Я совершенно точно помню, что именно так он и сказал. Я спросила, что случилось, но он извинился и поспешно ушел.
– Лайл может сказать, когда именно мистер Пьерпонт в последний раз забирал свою почту в кассе театра?
– Да, конечно, и тут я вас опередила: я уже задала ему этот вопрос. Не далее как на прошлой неделе.
– Как он платит?
– Лайл говорит, что наличными. Всегда. И сразу отвечаю на ваш следующий вопрос: да, это необычно. Но мы не придираемся к странностям. Он всегда появляется на спектаклях в черном смокинге с бабочкой, и это тоже весьма эксцентрично, как мне кажется. И все его гости одеваются точно так же.
– Гости? – насторожилась Ева. – Вы же говорите, он всегда один.
– Совершенно верно. Я имела в виду те случаи, когда он передает свой билет гостю. – Как любезная и внимательная хозяйка, Джессика подняла чайник и подлила чаю в чашку Пибоди. – Время от времени я вижу других мужчин в его ложе. По правде говоря, гость сидел на его месте в ложе на премьере «Риголетто». Это было на прошлой неделе.
– Вы можете его описать?
– Ммм… Черно-белый. Вот как я описала бы его. Таково было мое впечатление. Черный смокинг – очень чопорный. Белоснежные волосы, бледная кожа. Помню, как я спросила себя, уж не родственник ли он мистеру Пьерпонту. Между ними было сходство, во всяком случае, мне так показалось. Я его не видела ни до, ни после представления, ни в антракте. Может быть, просто не заметила.
– Вы можете установить имена тех, кто обычно сидел в одной ложе с мистером Пьерпонтом?
– Когда в ложе находится мистер Пьерпонт или кто-то из его гостей, там больше никого нет. Он выкупает все места. – Джессика с улыбкой протянула своим гостьям блюдо с печеньем. – И это тоже очень странно, не правда ли?
– Выкупает все места в ложе, – сказала Ева, когда они вновь оказались в машине. – Никого к себе близко не подпускает. Не хочет, чтобы его беспокоили, отвлекали. Или рассматривали с близкого расстояния.
– Поставим наблюдение в опере. – Пибоди вытащила мини-компьютер и напечатала кое-какие заметки. – Может, ему потребуется новая доза.
– Да, поставим обязательно. Его мачеха. Вот кого символизируют все эти женщины. Вот чей портрет он носит в бумажнике. Идеализирует и демонизирует ее в одно и то же время.
– Ты рассуждаешь, прямо как Мира.
– Так само собой выходит. Он убивает ее снова и снова. Вероятно, воссоздает картину ее подлинной смерти. Потом обмывает ее и выкладывает на белой простыне. Ее время истекло, поэтому он устраивает так, чтобы оно истекло для тех, кого выбирает ей на замену. Вот суть дела. И началось все это во время Городских войн. Ее время истекло именно тогда и, я могу пари держать, именно в тот день, который он указал в своих фальшивых документах на имя Пьерпонта как дату смерти своей якобы жены.
– Эта история с женой – обручальное кольцо. Его мачеха, но в то же время женщина его мечты, – сказала Пибоди, словно размышляя вслух. – Его невеста. Он ее не насилует, это опошлило бы мечту. Не сексуальная история, а романтическая. Патология, но романтическая.
– Ну и кто у нас рассуждает, как Мира? Начнем искать женщин, подходящих под описание, умерших в день, указанный в документах Пьерпонта.
– Во времена Городских войн множество смертей не регистрировалось.
– Ее смерть наверняка зарегистрирована. – Ева крутанула руль, перестраиваясь в другой ряд, и скользнула в узкий просвет, вдруг приоткрывшийся в тяжелых тромбах уличного движения. – Уж об этом-то он позаботился. И это было здесь, в Нью-Йорке. Для него Нью-Йорк – начало и конец всего. Если мы найдем ее, она приведет нас к нему.
Ева слышала внутренние часы, тикающие у нее в голове, безостановочно отмеряющие время. Она думала об Ариэль Гринфельд.
У Ариэль в голове не укладывалось, как можно испытывать такую боль и выжить. Даже когда он остановился, – а ей казалось, он никогда не остановится! – ее тело продолжало гореть и кровоточить.
Она плакала, она кричала, в глубине души сознавая, что ему это нравится. Ее беспомощные крики, отчаянные рыдания и безуспешные попытки высвободиться забавляли его.
И вот теперь она лежала, все еще дрожа от шока, пока в воздухе звучали сплетающиеся голоса, поющие что-то на языке, которого она не понимала. «По-итальянски? – подумала Ариэль, изо всех сил стараясь сосредоточиться, не потерять сознания. – Да, скорее всего по-итальянски». Он включал музыку, пока причинял ей боль, и ее вопли заглушали голоса, когда его жуткие ножики и крючочки впивались в ее тело.
117 
