Ариэль представила себе, как она могла бы испробовать такой ножичек на нем. Она никогда не замечала за собой склонности к насилию. По правде говоря, на курсах самообороны, куда ее уговорили записаться две подружки, она потерпела плачевный провал. Она вспомнила, как подруги дразнили ее слабачкой. И она смеялась вместе с ними. Все они тогда смеялись, ни на минуту не веря, что кому-нибудь из них когда-нибудь придется применять на практике разученные на занятиях приемы – удары, пробросы, пинки.
Она была всего лишь кондитером! Она любила готовить и печь, создавать красивые праздничные торты, выпекать печенье и сдобные булочки, от которых у людей улучшалось настроение. Она была хорошим, добрым человеком, разве не так? Она не могла вспомнить случая, когда хоть раз причинила кому-нибудь боль.
Да, она покуривала анашу, когда была подростком. С юридической точки зрения, это, конечно, правонарушение. Но она никогда никому не причиняла вреда.
А вот теперь Ариэль обнаружила, что одна только мысль о том, как причинить вред ему, притупляет ее боль. Когда она представляла, как вырвется из пут, схватит один из этих ножичков и воткнет в его пухлый животик, ей становилось не так страшно.
Она не хотела умирать в таких жутких мучениях. Кто-нибудь придет, твердила себе Ариэль. Надо держаться, надо выжить. Кто-нибудь придет и спасет ее.
Когда он вернулся, все у нее внутри сжалось. Слезы подступили к горлу и выплеснулись из глаз. Ариэль заплакала.
– Приятный был перерыв, не правда ли? – проговорил он этим своим чудовищно любезным голосом. – Но нам нужно возвращаться к работе. Что ж, посмотрим, что тут у нас?
– Мистер Гейнс!
«Не кричи, – приказала себе Ариэль. – Не вздумай его умолять. Ему это нравится».
– Да, дорогая?
– Почему вы выбрали меня?
– У тебя миловидное личико и чудесные волосы. Хороший мышечный тонус в руках и ногах.
Он взял маленькую переносную горелку. Ей пришлось подавить стон, когда он включил огонь. Горелка тихо зашипела, он прикрутил пламя до точечного огонька.
– И это все? Я хочу сказать, может, я что-то сделала?
– Сделала? – рассеянно переспросил он.
– Я что-нибудь сделала, чтобы вас расстроить, что-то такое, из-за чего вы рассердились на меня?
– Вовсе нет. – Он повернулся с доброй улыбкой, держа в руке шипящую пламенем горелку.
– Дело в том, мистер Гейнс, что я знаю, вы сделаете мне больно. Я не могу вас остановить. Но не могли бы вы объяснить мне, почему вы это делаете? Я просто хочу понять, за что вы хотите причинить мне боль.
– Надо же, как интересно! – Он окинул ее изучающим взглядом, склонив голову набок. – Она спрашивает, Она всегда спрашивает, почему. Но Она выкрикивает свой вопрос. Она никогда не спрашивает вежливо.
– Она всего лишь хочет понять.
– Ну что ж… Что ж… – Он отключил горелку, и Ариэль испустила вздох облегчения – громадный, как геологический сдвиг. – Это что-то новенькое. Я люблю новизну. Она была прекрасна, понимаешь?
– Она была прекрасна?
Ариэль облизнула пересохшие губы. А он тем временем подтянул к себе табурет и сел, чтобы их глаза оказались на одном уровне. «Как может такое чудовище выглядеть таким обыкновенным? – удивилась Ариэль. – Такой жестокий, как он может казаться таким вежливым и милым?»
– Ты очень хорошенькая, но Она… Она была изумительна. А когда Она пела, Она была просто божественна.
– А что… что она пела?
– У Нее было сопрано. Многослойный голос.
– Я… я не понимаю, что это значит.
– Ее голос звучал божественно. Эти чистые высокие ноты… они как будто сами собой изливались из Ее горла. Великолепная колоратура, нежность лирического сопрано в сочетании с мощью и глубиной драматического. Ее диапазон… – Слезы навернулись ему на глаза, он прижал пальцы к губам и поцеловал кончики. – Я мог бы слушать Ее часами… Да что я говорю, я и слушал Ее часами! Она аккомпанировала себе на рояле, когда пела дома. Она пыталась меня учить, но… – Он с грустью улыбнулся и беспомощно вскинул обе руки. – У меня нет способностей к музыке, есть только огромная любовь к Ней.
«Пока он говорит, он не причиняет мне боль, – подумала Ариэль. – Надо заставить его говорить».
– Это опера? Я ничего не знаю об опере.
– Ты думаешь, что это нудное, скучное, старомодное зрелище?
– Я думаю, что опера прекрасна, – осторожно возразила Ариэль. – Просто я никогда раньше не слушала ее внимательно. Она пела в опере? – «Вопросы, – сказала себе Ариэль, – надо задавать ему вопросы, надо тянуть время. Пусть отвечает». – И у нее… у нее было сопрано? Вы говорите, у нее был многослойный голос. То есть не только сопрано? Какой-то еще? Вы говорите, у нее был большой диапазон?