53 
Вмиг стихает музыка, говор, позвякивание стаканов у стойки. По залу прокатывается вздох ужаса – и все замирает. Рик смотрит на меня своими налитыми кровью глазами и не может понять, откуда я взялась. Худенькая женщина, весьма невысокого роста. Все происходит за доли секунды, но замешательства достаточно, чтобы стоявшие вокруг парни успели подскочить и выбить оружие из лапы бандита. Откуда ни возьмись, появляется и Боб, Рику заламывают руки и уводят его прочь.
Я только теперь начинаю понимать, что, собственно, случилось. Грегори берет меня сзади за плечи, но я, ощущая приступ тошноты и удушья, вырываюсь и бегу к выходу. Воздух… Мне нужен глоток свежего воздуха и поскорее уйти отсюда подальше, чтобы не видеть ничего и никого.
– Ким! – пронзительно кричит мне вслед Джосс. – Ты сумасшедшая, Ким! Постой!
Не обращая на нее внимания, я у самой двери ловко огибаю группу парней, выставляющих Рика, и выскальзываю наружу.
Останавливаюсь у скамейки, на которой осенью мы беседовали с Грегори, и чувствую, что двигаться дальше не остается сил. Ноги внезапно настолько слабеют, что я опускаюсь на колени и утыкаюсь лбом в деревянные скамеечные рейки.
– Кимберли! – звучит сзади любимый голос, исполненный предельно накаленных смешанных чувств.
Мне кажется, он доносится из такой дали, куда не доберешься ни поездом, ни самолетом. Из светлого прошлого.
– Кимберли!
Грегори подскакивает ко мне, садится рядом, прижимает меня к себе и начинает целовать – в щеку, в висок, в нос.
– Глупая, что же ты наделала? Ты хоть понимаешь?… Хоть представляешь себе? Девочка моя, да как же ты так?
Со мной творится что-то странное. К горлу подкатывает огромный ком, но я не понимаю, плакать хочу или смеяться. И разражаюсь истерическим хохотом, а из глаз текут слезы. Как глупо. Стараюсь успокоиться, но не могу.
– Поплачь-поплачь… – бормочет Грегори, гладя меня по голове. – И посмейся… Это нервное, от потрясения. Сейчас будет легче. Как же ты так? Зачем?
Замолкаю так же внезапно, как расхохоталась. И замираю у него на груди. Хорошо, что теперь не ноябрь и не подхватишь воспаления легких, даже если сидеть на земле долго-предолго. На дворе начало лета – живи и радуйся.
Грегори все гладит и гладит меня по голове. Точно так же, как папа, когда однажды я, восьмилетняя, заигравшись, вылетела на дорогу перед домом и меня чуть не сбила машина.
– Кимберли… – шепчет Грегори так, будто хочет сказать совсем другое и очень много чего, но то ли пока не находит нужных слов, то ли слишком взбудоражен, поэтому и выражает ощущения лишь тоном. – Кимберли…
Не знаю, сколько проходит времени. Мне до невозможности хорошо на его груди и никуда не надо спешить – хочется сидеть и сидеть возле этой скамейки. Хоть до самого утра. Вокруг тишина, только посвистывают птицы на деревьях. Куда все подевались? До сих пор сидят в баре, снимают стресс спиртным? Или потихоньку разбрелись по домам, чтобы не мешать нам? Впрочем, кому до нас есть дело? Никто ничего не понял. Откуда им знать…
– Он мог ранить тебя, Кимберли, – говорит куда-то мне в макушку Грегори, и я чувствую, что ему больно и тяжело произносить эти слова. – Хуже того – убить.
Вздыхаю. Наверное, если бы Рик выстрелил, я не успела бы сообразить, что сделала. По-видимому, решилась на отчаянный поступок не я сама, а то огромное беспредельное и непостижимое чувство, что родилось во время каникул на ферме Сэмюеля. Да-да, именно оно. То чувство, от которого жизнь потекла по иным законам, и захотелось очиститься от всякой скверны, замолить былые грехи и научиться ценить и видеть лишь главное. Я мечтала спастись от него. И вот благодаря ему спасла Грегори. Своего любимого. Единственного в жизни любимого… На душе делается так хорошо, что губы растягиваются в улыбке.
– Улыбаешься, – бормочет Грегори, наклоняя голову. – Чему же тут радоваться, глупенькая?
– Мы оба живы, – говорю я. – Разве это не повод для радости?
Грегори крепче прижимает меня к себе и снова осыпает поцелуями, от которых хочется закрыть глаза и взлететь на небо. Конечно, вместе с ним.
– Если бы тебя не стало, не жил бы и я, – горячо шепчет Грегори, и я узнаю в его голосе шепот страстного любовника из лучшей в моей жизни ночи. Голова идет кругом. Неужели все вокруг явь? – Честное слово, Кимберли…
Поднимаю голову, и наши взгляды встречаются. В глазах Грегори столько всего – и горечь, и счастье, и облегчение, – что хочется читать их, как книгу, чтобы узнать про него все-все.
53 
