Я могла видеть, как в ее голове зарождаются безумные планы: она поедет в Лондон, она объедет весь мир, у нее будет свой дом, и никто не посмеет ей указывать.
— Не забывай, ты должна подождать, пока тебе не исполнится восемнадцать, сказала я, — а до тех пор все будет по-старому, и к тому времени ты решишь точно, что сделаешь с этими деньгами.
— Четыре года! — воскликнула она.
— На самом деле это совсем немного, — заметила Харриет.
Она разделяла восторг Карлотты. Харриет обожала строить всякие планы, и почти всегда ее замыслы исполнялись в ее пользу. Она хотела, чтобы состояние Роберта Фринтона перешло к Карлотте отчасти и потому, что, как она считала, потом оно достанется ее сыну Бенджи. Мне следовало бы понять это: Харриет всю жизнь занималась интригами, это вошло у нее в привычку. В душе я боялась этих денег, я чувствовала, что добра они не принесут.
Карлотта захотела съездить в Лондон.
— Здесь стало так грустно, после того как умер Роберт! — сказала она. — Он наверняка бы и сам захотел, чтобы мы поехали.
Харриет сочла это хорошей идеей, и все сошлись на том, что она, Грегори, я и Карлотта вместе на несколько дней поедем в Лондон.
— Говорю вам, — сказала Харриет, — во дворце сейчас ужасно скучно. Как это отличается от того, что творилось там во времена Карла! Какие тогда были развлечения! И как милостив был Карл! Между нами, Вильгельм просто грубиян, голландский мужлан. Ходят слухи, что он вообще не умеет говорить!
— Но народ восхищается им, ибо он хороший король, — ответил Грегори, — а это то, что нам нужно.
— Если бы королева не умерла или если б он женился снова…
Грегори покачал головой:
— Никогда, так что за ним на престол взойдет Анна или, может, ее сын Вильгельм, хотя он очень мягок.
— Будем надеяться, что при Анне во дворце будет веселее, чем сейчас, сказала Харриет. — Не люблю я этих суровых правителей, Карл был совсем другим! Никогда не перестану жалеть о том, что времена его уже давно позади!
Выехали мы в середине декабря. Харриет сказала, что лучше съездить до того, как наступят холода, что бывает обычно сразу после Рождества. Карлотта очень волновалась по поводу предстоящей поездки, хотя то и дело вспоминала о Роберте, и мимолетное облачко грусти касалось ее лица. Прекрасно зная ее, я понимала, что она чувствует за собой некую вину в том, что может радоваться, несмотря на его смерть. Я рада была подметить в ней эту чувствительность. Она была не так уж эгоистична — просто молода и полна энергии, благодаря которой она никогда не сидела на месте, и, если она и принимала восхищение как само собой разумеющееся, это было только потому, что ей это нравилось.
Мы намеревались остановиться в городском доме Эверсли, который находился неподалеку от Уайтхолла. Не в первый раз Карлотта ехала в Лондон, но, казалось, теперь она воспринимает его совсем по-другому: теперь она была наследницей большого состояния. В ее глазах плясали довольные искорки! Она была уверена, что к тому времени, как ей стукнет восемнадцать, у нее будет подробный план того, что предстоит сделать.
Трудно было устоять пред лондонской суетой. Мы, живущие тихой жизнью в деревне, не могли не изумиться при виде этой кипучей энергии, суматохи и радости существования, что бурлили на улицах города.
По словам Харриет, с тех пор, как случился Великий пожар, вид города заметно улучшился, и некоторые здания, построенные Кристофером Вреном, были очень приятны глазу, но совладать с этим шумом и красками не смогли ни чума, ни пожар.
— Какая красота! — вскричала Карлотта, когда мы проезжали по Странду мимо громадных домов с садами, спускающимися к реке. У ступенек покачивались маленькие лодочки, а все пространство реки было заполнено судами всех видов. До нас донеслась песня паромщика, но тут же потонула в потоке уличного шума.
Харриет показала нам несколько новых кофеен, которые были разбросаны по улицам и наводняли весь город.
— Кстати, — сказала она, — здесь подаются напитки и покрепче кофе, и к ночи гулянье становится неуправляемым.
— А мы пойдем в какую-нибудь кофейню? — спросила Карлотта.
— Не думаю, что это подходящее место для нас, — сказала я.
Карлотта скорчила гримаску.
— Милая Присцилла, — сказала она, — со мной ты будешь в полной безопасности! — Она посмотрела на Грегори. — Ведь вы возьмете меня, да?
Грегори усмехнулся и пробурчал: