Начальник топографической службы группировки майор…
Не хотелось покидать машину огневой поддержки, вылезать из-под брони даже на короткое время, но нам предстояла важная встреча.
Мы остановились на грузовой площадке рядом с одним из портовых кранов. На краю бетонного квадрата тускло светились подвешенные на столбах лампочки, их соединял кабель, протянувшийся от строительной бытовки. В темноте за площадкой был пирс, дальше - залив. Посреди площадки стоял огромный бульдозер. Молодые елки проросли сквозь трещины в бетоне - впрочем, после Припяти, где некоторые деревья ухитрились пробиться сквозь фундаменты, это не удивляло.
В конце площадки виднелась темная осветительная вышка с разбитыми прожекторами, за бытовкой стояла мачта линии электропередачи. И все - никакого блокпоста или укрепленной огневой точки, никаких военных объектов. Охрана Северова могла, конечно, заложить фугасы на въезде в порт и установить мины с дистанционным подрывом. Пространство перед портом открытое, все как на ладони, на кранах можно посадить снайперов-наблюдателей… А Бугров толком не знает, какая охрана у его босса, можно и не спрашивать.
Сняв шлемы, мы выбрались наружу. От реки порывами налетал ветер, в порту стояла тишина. Аня села под башней, Лабус до поясницы высунулся из люка, положил перед собой рюкзак и стал копаться в нем. Я похлопал себя по щекам, размял шею, взъерошил волосы. Пригнувшись, взял из отсека шлем БТС, опять выпрямился и спросил у Бугрова:
- Сколько людей в распоряжении Северова? Как его охраняют?
Офицер не успел ответить - раздалось гудение, из-за бытовки вынырнул электрокар с железной бочкой на длинных погрузочных вилах.
- Горючее, - сказал монолитовец.
Я выпрямился на башне, заглядывая над бочкой в открытую кабину. Кар подъехал ближе, и стало видно, что в нем сидят два сектанта в такой же форме, как и бойцы Бугрова. Напарник, шумно выдохнув, поднял «Миними» - рефлекс.
- Они не нападут, - сказал Бугров. - Опустите оружие.
Костя сплюнул и положил пулемет на броню, из рюкзака достал две пластинки гематогена, бросил одну мне, сорвал со второй обертку и сунул в рот. Спросил у Ани:
- Конфетку хочешь?
Она сидела впереди, спиной к нам, и не оборачивалась.
Бугров спрыгнул на бетон, повесил гранатомет за спину. Погрузчик остановился возле танка, вилы с гудением поползли вниз. Один сектант остался сидеть, второй вылез, ухватился за бочку, и, когда вилы опустились до предела, перевернул ее на бетон.
- Бугров, мы ведь тут не слишком долго пробудем? - у спросил я.
- Меньше часа. К утру надо быть на ЧАЭС.
Я повернулся к Лабусу.
- Оставайся с машиной. Когда заправишься, осмотри приборы на башне, ладно? Артиллерийский комплекс погляди, броню, катки с гусеницами. Ну и отдохни потом. Или ты на Северова хочешь поглядеть?
- Да не очень, - Костя пожал плечами. - Он не плейбой, чего мне на него глядеть.
- Давай тогда. - Вслед за Бугровым я спрыгнул на бетон.
Один монолитовец неподвижно сидел в кабине электрокара, второй стоял рядом с бочкой. Офицер махнул ему рукой, сектант повернулся - четко, как на плацу, только что каблуком о бетон не пристукнул - и зашагал в сторону пирса. Бугров пошел за ним, а я приблизился к Ане.
- Ты остаешься?
Она покачала головой, привстала, я протянул руку, но девушка спрыгнула сама. И оступилась, качнувшись, оперлась на мой локоть.
- Устала? - спросил я.
Закусив прядь волос, она мотнула головой.
- Ладно, идем. Хотя выглядишь ты плохо.
Под глазами ее лежали темные круги, лицо осунулось, черты заострились.
- Это не физическая усталость, - сказала она. - Я… я ментально устала.
Мы пошли вслед за Бугровым, она продолжала опираться на мою руку.
- Как это? - спросил я.
Девушка глядела перед собой остановившимся взглядом, и мне казалось, что она видит не разрушенный порт, огромные силуэты кранов и черную, маслянистую гладь залива за пирсами, а что-то совсем другое, открытое только ей. Положив другую руку на мое запястье, Аня заговорила отрешенным тихим голосом:
- Просто здесь очень тяжело. Чем ближе к ЧАЭС - тем тяжелее. Все очень темное, косматое. Кажется, что впереди горит много костров - сотни, может, тысячи, но в них не обычные ветки жгут, а… Не знаю, старые шины, резину, всякий мусор. Гнилье, ветошь, а еще трупы.
- Что? - удивился я.
- Трупы зверей. И, может быть, людей. От всего этого идет дым. Темно-коричневый, почти черный, он жутко пахнет. И он стелется над землей, но не очень низко, а я будто иду к этим кострам сквозь него. Подхожу все ближе, понимаешь?