— Ты не должна извиняться, только не передо мной. Я хочу, чтобы ты кричала, стонала и вопила. Хочу, чтобы ты забыла о себе и желала только меня.
На какое-то ослепительное мгновение Энн показалось, что она покинула свое тело.
— Полагаешь, старая дева не желает, чтобы ее хотели? Может быть, я тоже жажду слышать, как ты закричишь!
Он прижался лбом к ее лбу — кожа липкая и жаркая от пота. Или, может быть, это ее кожа казалась таковой.
— Ну так заставь меня кричать, — хрипло ответил Майкл. — Согни бедра. Позволь доставить тебе наслаждение. Дай войти. А когда войду, сомкнись так крепко, чтобы я закричал вместе с тобой.
Энн кусала его губы, внутри ее трепетала чужая плоть.
Она не представляла, что возможно достичь подобной степени интимности. Мужчина и женщина в страсти сливались в одно целое.
— И что теперь? — напряженно спросила она. Черты его лица напряглись.
— Получать удовольствие.
Мускулы Энн сомкнулись вокруг его плоти.
Майкл продвинулся еще на дюйм, затем отступил обратно. Снова вперед — насколько глубоко она способна его принять? Рождался разящий, обжигающий ритм, и Энн инстинктивно его повторяла, а сама смотрела в его невыразимо прекрасные глаза.
— В тебе так много страсти, шери. — Ресницы скрыли сияние глаз, а тела продолжали скольжение навстречу друг другу. — Ты крикнула от боли, дорогая. — Еще три дюйма внутрь. — А теперь закричи от наслаждения.
Неожиданно Энн выгнулась и застонала от режущего тело удовольствия. Майкл поднялся на ноги, но продолжал крепко держать ее за ягодицы. А затем опрокинулся на постель и усадил Энн себе на бедра. Она запрокинула голову и всхлипнула — он заполнил ее. Все девять с половиной дюймов оказались в ней.
Жар поднялся к горлу, к груди. Майкл облокотился о постель и принялся покусывать сосок, продолжая впечатывать в нее свой жезл. Казалось, глубже войти невозможно, однако он сумел, и Энн, потеряв над собой контроль, снова закричала.
А потом опять, когда комната перевернулась вверх дном, и шелк холодил ее голову и плечи, а бархат — ягодицы. Энн смотрела снизу вверх, и мускулы внизу живота трепетали после очередного оргазма в предвкушении следующего. Майкл распростерся на ней, меж ее бедер, его плоть — глубоко в ней. Ее питало только его дыхание. Лишь его тело могло утолить жар, полыхавший в ее теле.
— Ну вот, шери. — Его фиалковые глаза таинственно мерцали в полутьме. — Сейчас ты узришь ангелов.
Глава 4
Когда потолок комнаты окрасился багровыми отблесками рассвета, Майкла разбудил чей-то вздох.
Вздохнула женщина, но не успело сознание отметить ее присутствие, как она вырвалась из его объятий и села на постели. Длинные шелковистые волосы накрыли спину — светло-каштановая пелена с золотистым и серебряным отливом мерцала в свете масляной лампы.
Майкл ощутил пряный запах высохшего пота, соков любви и аромата роз. В ушах раздавался оглушительный грохот — это билось его собственное сердце.
— Что такое? — пробормотал он. Тело женщины напряглось, и он получил ответ. Ночь удовольствий закончилась, и теперь Энн хотела домой.
Но туда она не пойдет. Он довел Энн до оргазма восемь раз и сознательно истощил ее тело и ум. Она не должна была просыпаться так рано.
Глаза Энн, обрамленные бледно-лиловыми кругами, скользнули по нему.
— Я проспала, надо было раньше встать. Меня ждут, мне надо дать им лекарство…
Ее родители умерли десять месяцев назад. Мать последовала за отцом через два дня. Элен и Генри умерли б глубокой старости и пережили всех своих родственников. Своего единственного ребенка, Энн, они родили в пожилом возрасте. И вот она осталась одна — старая дева, но больше не девственница. А он, как всегда, одинок.
Грудь Майкла пронзила резкая боль.
— Ты не проспала, шери, — осторожно и нежно он притянул ее к себе и, поглаживая руки и шелковистые пряди волос, начал успокаивать. — Ты не проспала. Тс-с… Все в порядке.
Энн оставалась все такой же напряженной — готовой сорваться к родным, которых больше не было на свете.
— Лекарства…
Майкл убрал с ее лба нежный завиток волос, и прядь пристала к его грубым, в шрамах, пальцам. Он ткнулся носом ей в висок и ощутил запах пота, яростной любви, а за всем этим свежесть мыла и шампуня и ее единственный аромат — неповторимую сладость женщины.
— Все в порядке, шери… Тебе не нужно вставать. Все в порядке. Спи.