Последние отзывы

  89  

Остин, остановившись, с раздражением посмотрел на своего друга:

— Думаю, у тебя не было бы свободного времени, чтобы разыгрывать из себя мою совесть, если бы ты обзавелся женой.

Он напрасно не обратил внимания на язвительную ухмылку Кэри.

— К чему мне такие хлопоты, если вы, надеюсь, позволите мне попользоваться своей?

Услышав за спиной тихий скрип открывшейся и закрывшейся двери, Холли расправила плечи, внутренне собираясь к последней битве за любимого мужчину. Набрав полную грудь воздуха, она обернулась, но, увидев сгорбленную фигуру у двери, удивленно воскликнула:

— Папа Рис?

Свекор был первым мужчиной помимо ее супруга, кому было позволено подняться в башню после того, как в ней заточили Холли. Молодая женщина вспомнила о проповеди, произнесенной стариком с крепостной стены в тот день, когда Остин разоблачил ее, и к ее удивлению примешалась тревога.

Рис Гавенмор, по-детски робея, поднес к губам палец, моля Холли о молчании.

— Отец не разрешил мне приходить. Но я проскользнул, пока он был со своей подружкой. Недоумение Холли росло.

— Ваш отец не разрешил вам? Я ничего не понимаю.

— Он сказал, что ты испорченная женщина, но я не поверил ему.

Бледно-голубые глаза старика наполнились слезами. Эти глаза были настолько похожи на глаза Остина, что Холли было больно смотреть в них — так они напоминали о том, чего лишилась Холли, встречаясь с мужем под покровом темноты.

— Мама, мне без тебя плохо. Мне без тебя очень плохо.

Теперь все встало на свои места. Холли, столько времени размышлявшая о судьбе женщины, которая была заточена в эту тюрьму до нее, ни разу не вспомнила о ее ребенке. О маленьком мальчике, лишенном жестоким и мстительным отцом материнской любви. Впервые после того, как Холли узнала о том, что Рис Гавенмор, разъяренный ревностью, убил свою жену, у нее шевельнулось сострадание к старику.

Ее голос смягчился сочувствием.

— Я уверена, мама тоже скучала по вас, сэр. Очень скучала. Но я — не она.

Старик склонил голову набок, словно прислушиваясь к отголоскам давно забытой мелодии.

— Знаешь, я все слышу. Когда отец думает, что я е лег спать, я тайком пробираюсь в сад и слушаю. — Робость исчезла с его лица, сменившись хитрой злобой. — Я слышу, как ты кричишь и стонешь. Иногда ты кричишь так, словно тебе делают больно, но потом ты просишь еще и еще. Тебе ведь нравятся те непристойные мерзости, что он делает с тобой, не так ли? Наверное, ты все-таки действительно испорченная.

Холли зажала ладонью рот, сдерживая крик ужаса. Мало хорошего узнать, что маленький мальчик слушал то, что происходило между его родителями, но ей стало просто жутко от сознания, что старик, должно быть, с самого начала подслушивал, чем же занимаются они с Остином. Холли ощутила себя оскверненной, чего не чувствовала никогда прежде.

Рис Гавенмор надвигался на нее, и голос его постепенно из жалобного детского всхлипывания наполнялся пугающей мужской силой.

— По-моему, ты просто лживая шлюха. — Старик окинул ее долгим похотливым взглядом. — Скольким мужчинам ты позволила задрать свои юбки? Десятку? Легиону?

— Я не Гвинет! И я не ваша мать!

Все мысли Холли были поглощены зияющей у нее за спиной бездной, и она попятилась прочь от окна, слишком поздно заметив, что приближается к кровати.

— Я Холли, папа Рис. Вы меня помните? Вы помогали мне носить корзины с анемонами. Мы с вами сажали цветы на могиле Гвинет. — Видя, что ее отчаянные призывы тщетны, она крикнула: — Во имя всего святого, я жена вашего сына! Жена Остина!

Даже ей самой эти слова показались неубедительными. Действительно, с того памятного дня на берегу реки Остин ничем не показал, что продолжает считать ее своей женой. Как ей убедить сумасшедшего старика в том, что она не шлюха, если ей не удается убедить в этом себя саму? Разве Остин не доказал, что она — именно то самое испорченное создание, вожделенно стремящееся отдать тело и душу буйному плотскому разгулу, каким ее считает Рис Гавенмор?

Заморгав, чтобы прогнать слезы, Холли пошарила за спиной в поисках оружия. Ее ноги наткнулись на возвышение, на котором стояла кровать, и тихо звякнувшие струны наполнили ее надеждой.

— Задери юбку, моя любимая, — оскалился старик, и ласковое слово прозвучало у него точно ругательство, — и мы посмотрим, сумею ли я утолить твою похоть так, как это сделал король, когда ты заманила его в свою постель.

  89