8 
Роберт криво улыбнулся. Его бывшая подруга вела себя просто смешно. В тот день она вошла в квартиру, фривольно гладя своего приятеля по упитанному заду. Даже идиот сразу понял бы, что их отношения выходят далеко за рамки чисто дружеских.
— Элеонора, мне безразлично, было у вас что-то или не было, — устало сказал Роберт.
— Это неправда, милый, я знаю, — жалобно пробормотала Элеонора. — Я скучаю по тебе, места себе не нахожу… Тебе меня тоже не хватает, признайся же!
Не выдержав, Роберт рассмеялся.
— Вынужден огорчить тебя, дорогая, но я вполне доволен своей нынешней жизнью.
— Не глупи, Робби, — нежно проворковала Элеонора. — Мы прожили вместе целых три года! Три потрясающих, счастливых и незабываемых года. Неужели ты сможешь просто вычеркнуть их из памяти?
Роберт усмехнулся. О счастье, живя с ним, Элеонора никогда не упоминала. А теперь вдруг осознала, что прямо-таки купалась в нем.
— Элеонора, я не сказал, что намереваюсь вычеркивать что бы то ни было из своей памяти, — ответил он. — Но наши с тобой отношения — дело прошлое, пути назад нет. Твои уловки ни к чему не приведут.
— Наверное, тебе просто нравится мучить меня! — надрывно выкрикнула Элеонора, резко меняя тактику. — Я не сплю по ночам, потеряла аппетит, ни о чем не могу думать, ни с кем не общаюсь. И все потому, что люблю тебя и до умопомрачения хочу вернуться в наш дом…
— В мой дом, — невозмутимо поправил ее Роберт. — В дом, в котором на протяжении трех лет ты умирала со скуки.
— Нет, нет, это не так! — горячо возразила Элеонора. — Я обожаю твой дом и мечтаю сейчас только об одном: вернуться в него. Умоляю тебя, давай встретимся и все спокойно обсудим. Мы ведь цивилизованные люди!
— Можешь считать меня нецивилизованным, но видеть тебя я не желаю! — отрезал Роберт.
— Робби! — Элеонора громко засопела, готовясь прибегнуть к самому действенному своему трюку. — Ты раз-збил мое сердце, пополь-зовал-ся мной, — искусно всхлипывая, запричитала она. — А теперь решил от меня от-тделаться. Н-наверное, я просто надоела тебе, вот и все… Ка-кая я наивная! Радовалась, думая, что живу с человеком б-благородным, порядочным…
— Довольно! — жестко прервал ее нытье Роберт. — У меня еще куча дел, Элеонора. Я просто не могу себе позволить выслушать это телефонное представление до конца. Но перед твоим талантом снимаю шляпу: ты прирожденная актриса.
— А ты прирожденный зануда! — выпалила Элеонора, на мгновение забывая в своем отчаянии, что ей надлежит играть роль несчастного создания, брошенного бесчувственным злодеем.
— Я всегда знал, что в твоих глазах выгляжу именно таким — безнадежным занудой, — смеясь над проколом бывшей подружки, признался Роберт. — Итак, прощай, Элеонора, пожалуйста, больше меня не беспокой. Искренне желаю тебе счастья.
— Я не хочу с тобой прощаться! — завопила Элеонора. — Буду продолжать звонить тебе и писать до тех пор, пока ты не согласишься встретиться со мной и по-человечески поговорить! Так и знай!
— В таком случае я поставлю в кабинете телефон с определителем номера, а Луизу попрошу всегда говорить тебе, что меня нет, — ледяным тоном ответил Роберт и положил трубку.
Через несколько секунд раздался еще один звонок, и аппарат пришлось отключить.
В столь поздний час в этой части здания больницы уже практически никого не было. Воцарившуюся тишину нарушали сейчас лишь звуки бурлящей вечерней жизни, доносящиеся с улицы в раскрытое окно.
Медленно и устало Роберт провел рукой по густым русым, довольно коротко стриженным волосам и уставился рассеянным взглядом в монитор. Там уже давно безмятежно плавали разноцветные рыбки — включилась функция предохранения экрана от выгорания.
Продолжать работать у Роберта пропала всякая охота. Мысли настойчиво крутились вокруг набившей оскомину истории с Элеонорой. Финал оказался чересчур уж неприглядным, вернее даже пошлым. От этого на душе было гадко и брала непонятная тоска.
Допив из чашки последний глоток остывшего кофе, он встал из-за стола, прошелся взад-вперед по кабинету, разминая затекшие мышцы, и в глубокой задумчивости остановился у репродукции картины Моне, висящей на стене.
Называлась картина «Прогулка, или Камилла Моне с сыном Жаном». Ее оригинал он видел в нежном семнадцатилетнем возрасте в Вашингтонской национальной галерее искусств. Эта работа великого импрессиониста настолько потрясла юного Роберта, что впечатления, оставленные ею в его душе, до сих пор не утратили своей силы.
8 
