Особенно,... 
91 
– Во всяком случае, я этого не допущу. Мой кинжал нанес один удар и может нанести другой.
– Не надо спешить. Не следует терять голову, как вы это сделали в комнате допросов. Вы могли всех подвести. Сейчас я ухожу. Мессир де Брезе ждет меня в саду.
Он поднялся и хотел уйти, но Катрин придержала его за рукав.
– Когда вы снова увидите его?
– Возможно, завтра ночью. Могу и раньше, если это потребуется. Не надо так бояться. Мы позаботимся о вас. Мне кажется, что ради вас Брезе готов перерезать горло Ла Тремую на глазах у самого короля. Мужайтесь!
Эйселен возвращался, и Тристан подождал его у дверей, повернувшись спиной к Катрин.
– Мессир! На мне кровь… Как я это объясню?
– Ты расскажешь о случившемся и скажешь, что Эйселен спас тебя, покончив с убийцей. Эйселен получит повышение, а ты ничего не потеряешь, солгав.
Палач расплылся в улыбке.
– Вы так добры, мессир. Если я смогу оказать вам услугу…
– Потом будет видно. Закрой эту дверь и охраняй ее.
Даже не посмотрев на Катрин, Тристан вышел из камеры. Тяжелая дверь закрылась. Камера снова погрузилась в темноту, а Катрин, потрясенная происшедшим, разрыдалась. Она еще долго будет плакать навзрыд, и это принесет ей облегчение…
Из соседней камеры не доносилось никаких звуков. Саре, как и ей, было страшно, но Тристан, несомненно, утешил ее… Катрин постаралась успокоиться. Это было тем более необходимо, что вскоре предстояло встретиться с Ла Тремуем.
Словно в подтверждение ее мыслей, под дверью появилась полоска света. Осторожные шаги раздались в коридоре. Заскрипели засовы, и дверь открылась. На пороге появилась широченная фигура камергера. Эйселен стоял сзади и держал лампу, подняв ее вверх. Бородатый профиль Ла Тремуя появился на стене камеры. Увидев на платье Катрин следы крови, он замер.
– Что случилось? Ты ранена? Что тут было? Ведь я же приказал…
Напуганный Эйселен втянул голову в плечи как только мог. Катрин немедленно пришла ему на помощь:
– Меня пытались убить, монсеньор. Этот человек услышал мой крик… и спас.
– Он очень хорошо сделал. Лови… И оставь нас.
Он бросил тюремщику золотую монету. Тот поймал ее с кошачьей ловкостью и вышел, кланяясь и бормоча слова благодарности.
Ла Тремуй огляделся вокруг, ища, где можно сесть, и, не увидев ничего подходящего, остался стоять. Из-под своей накидки он вытащил мешок и протянул его пленнице.
– Держи. Ты, должно быть, хочешь есть. Покушай быстро и выпей, а потом мы поговорим.
Катрин умирала от голода. Она ничего не ела со вчерашнего дня и не заставила себя уговаривать. В один миг съела курицу и хлеб, выпила вино и посмотрела на камергера сияющим, полным признательности взглядом.
– Спасибо, сеньор, вы очень добры ко мне. – Безумная мысль мелькнула в ее голове. Впервые она оставалась один на один с ним в столь подходящих условиях. Не пришло ли время привести план в исполнение?
Ла Тремуй расплылся в улыбке, и его откормленное лицо покрылось тысячами мелких морщинок. Рука легла на голову Катрин, и он сказал вкрадчиво:
– Видишь, девочка, что я хочу тебе только добра. Ты ведь не виновата во всем случившемся. Ты же не по собственной воле ушла от меня?
– Нет. За мной пришла девушка, – с наивным видом отвечала Катрин. – Красивая юная блондинка.
– Виолен де Шаншеврие, я очень хорошо ее знаю! Она – доверенное лицо моей супруги. А ты, ты – друг для меня. Вспомни, я же всегда был добр с тобой? Верно?
– Да, вы были добры ко мне, вы мой защитник.
– А теперь расскажи мне, что это был за флакон, который ты разбила и швырнула в лицо графини?
Катрин опустила голову, словно боролась сама с собой, и ответила не сразу. Ла Тремуй нетерпеливо ждал ответа.
– Ну, говори. Тебе нет никакого смысла молчать. Наоборот.
Она подняла голову и посмотрела с преданностью ему в глаза.
– Вы правы. Вы мне никогда не причиняли зла. В этом флаконе был любовный напиток, заказанный мне вашей дамой.
Толстые губы Ла Тремуя сложились в злую складку, а глаза сузились.
– Напиток любви, говоришь? Ты знаешь, кому он предназначался?
Катрин больше не колебалась. Не могло быть и речи о том, чтобы подвергнуть опасности молодого графа де Мена. Она энергично покачала головой.
– Нет, сеньор, я не знаю.
Лоб тучного камергера наморщился. Он нервно перебирал рукой бахрому своего широкого золоченого пояса и задумчиво молчал.
– Любовный напиток, – пробурчал он наконец. – Зачем? Моя жена не ищет любви, она ищет удовольствия…
91 
