82 
Однако в Рождество Колум согласился отправиться в Лайон-корт, и мы приехали с тремя детьми, Дженнет, еще двумя женщинами и четырьмя грумами. Отец был очень рад нас видеть, особенно детей. Ему понравился Коннелл, как он стоял, расставив ноги, подражая деду и отцу. Я вздыхала про себя, потому что знала, что он будет совсем не похож на них. Они тоже это чувствовали, но это им нравилось. Отец взял его на свои корабли, ему хотелось, чтобы из Коннелла получился моряк. Я это поддерживала, мне тоже хотелось, чтобы он пошел по стопам моего отца, а не своего. Тамсин же была любимицей моей матушки, а мне приятно было, что моя маленькая дочка следила, чтобы и Сенара не оказалась без внимания: там, где была Тамсин, была и Сенара.
Сенаре было три года, она была не по летам развитая и, конечно, красивая прямо писаная красавица. Отец внимательно смотрел на нее и кивал головой. Мне казалось, что он считает ее побочной дочерью Колума. Он внимательно выслушал историю о Марии, как ее вынесло на берег, как ее принесли в замок, где она родила девочку. Я видела огонек в его глазах, когда он смотрел на Колума. Это означало, что он понял, каким способом Колум ввел в семью еще одного своего ребенка. Он не стал бы так думать, если бы видел эту бедную полумертвую женщину, которую я нашла на берегу. Но его глаз знатока быстро оценил внешность Сенары.
— Она будет красавицей, эта малышка, — проговорил он и закашлялся от смеха. Ему нравилось думать о грехах других мужчин, думаю, это позволяло ему считать и свои в порядке вещей.
Я помню горячий спор в то Рождество. Отец изливал свой гнев на испанцев, как делал это в дни моего детства. Он задыхался от гнева, когда говорил о десанте, который они высадили в июле на Пензанс.
— Черт возьми, эти доны совершают набеги на наши берега. Они забыли, что мы их выгнали с моря?
— Разве? — изумилась матушка. — Если это так, как им удалось добраться до Пензансе?
— Наше побережье! — захлебывался от возбуждения отец. — Что ты скажешь на это, зять? Считаешь ли ты, что мы должны сесть на корабли и гнать их?
— Я так думаю, — сказал Колум.
— Торговля! — фыркнул отец. — Она хороша, когда мы покончим с донами. Но до тех пор, пока у них хватает наглости совершать набеги на наши берега, нам остается только одно — действовать на их берегах.
— Вы нанесете им больше вреда, если лишите их торговли, — сказала матушка.
— Нанесете вред! — взорвался отец. — Да я убил бы их всех, вышвырнул бы с моря!
И он уже был за то, чтобы вывести свои корабли из торгового предприятия и пойти войной на Испанию.
— Мы еще не покончили с испанцами! — рычал он. — Черт возьми, когда же они получат хороший урок?
Колум и отец говорили об испанцах с отвращением. Отцу нравился Колум, только он не мог понять, почему Колум не был моряком?
— Хотел бы я найти золотую жилу, как сэр Уолтер Рейли, — сказал Пени.
— Он ее еще не нашел, — напомнила ему матушка. — Но он просто обязан, если захочет вернуть расположение королевы, которое потерял, соблазнив одну из ее фрейлин.
— Бедный Рейли! — сказал отец. — Не сомневаюсь, она попросила, чтобы ее соблазнили. По-моему, ни одну женщину нельзя взять против ее воли.
— Вы, мужчины, воображаете себя неотразимыми, — сказала матушка, — но иногда вам попадаются жертвы, не расположенные к вашим ласкам.
Глаза отца устремились на матушку, подавляя веселье. Я подняла голову: Колум смотрел на меня. Я подумала, что хотела бы остаться здесь, со своими детьми навсегда, тут я чувствовала себя в безопасности.
Эдвина и ее сын были, конечно, с нами. Карлос был в море, и в такое время она обычно жила в Лайон-корте. Матушка знала, как Эдвина могла сильно беспокоиться, а при ее странном даре она всегда боялась, что та увидит какую-нибудь беду.
Эдвина заговорила со мной, когда мы оказались одни.
— Сейчас я спокойна за тебя.
— Почему ты раньше беспокоилась обо мне?
— У меня было тревожное чувство, что в замке что-то нехорошее. Помнишь, я говорила тебе?
— Да, помню. Это имело отношение к Марии, но она исчезла, ты знаешь, так же внезапно, как появилась.
— Это было странное чувство… смутное, хрупкое. Теперь я чувствую себя… немного спокойнее.
— Значит, мне ничего не грозит? — с чувством сказала я.
Эдвина ответила:
— Как будто зло, которое угрожало, пока отступило, но больше ничего не могу сказать.
82 
