Последние отзывы

  47  

– Видимо, у советского правительства не было средств.

– Ну взяли бы и сперли, – она находит выход.

– Насколько я знаю, и перли. Все, что плохо лежало...

– Так уж и всё! Зачем говорить, чего не знаешь?! – Закипающее яйцо учит курицу. Какому яйцу понравится жить в стране победившего воровства?

Наверняка я действительно не знаю. Просто у меня есть свой опыт. Все-таки она умеряет пыл:

– Ну да. Кое-что, конечно, заимствовали. Особенно в военной промышленности. Но уж космос... Тут приоритет наш.

Мне хочется сказать: это не я, а ты. Ты рассуждаешь, как совок. Но я молчу, не хочу ссориться. И все-таки...

– Разве тебя, – я смотрю в зеркало, – не пугает чудовищная цена?

В ответ она разводит руками. Ее сверстники ни за что не платили. Скорее всего, в этом все и дело: для них история – чужая цена.

– Если платили другие, значит, это их свершения. Может, не стоит злоупотреблять местоимениями мы и наш?

Дочь снимает куртку, аккуратно пристраивает на плечики:

– А я и не злоупотребляю. Это – мы. Народ, наши предки...

С легкостью, ни разу в жизни не слышав их подлинного верещанья, она воспроизводит азы советской пропаганды.

– Мне кажется, – я стараюсь говорить мягко, – ты повторяешь чужие слова.

– Да какая разница? – Она поводит плечами. – Свои... Чужие... Главное, это – правда. Если не веришь, открой любой учебник истории.

Ей этот довод кажется несокрушимым. В нашей школе ее бы просто осмеяли.

– Главное – это неправда, – на этот раз я говорю твердо.

В ее взгляде сквозит смешанное чувство: жалость и раздражение.

– Мама... – Александра глотает эту неприятную смесь. – Так тоже нельзя. Неужели ты не понимаешь, что это – интеллигентские штучки?

Выражение, которое она употребила, похоже на жабу.

– Не смей так со мной разговаривать! – со стороны я слышу свой жалкий голос.

– А что такого?.. – Кажется, она искренне удивлена.

– Не хватало еще, чтобы здесь... в моем доме...

– Брось, – Александра возражает холодно и спокойно. – Не сходи с ума. Я не имею в виду персонально – ни тебя, ни папу. Но нельзя же вечно – в оппозиции. Все огульно отрицать.

– То, что ты называешь огульным отрицанием... – От этих слов мне хочется вытереть губы. Для моей дочери это – просто слова. Наши слова, отравленные прошлым, в ее устах похожи на пустые пластиковые бутылки, из которых выпили смысл. – ...у нас называлось умением думать. А не повторять, как попугай.

Спина, повернутая ко мне, выражает досаду:

– Ну почему с тобой нельзя говорить спокойно?

Действительно – почему? Надо остановиться. Взять тайм-аут. Потом спокойно поговорить с узником концлагеря, обсудить все плюсы и минусы...

– Господи, – ее отражение морщится, откидывает челку со лба. – Не понимаю, с чего ты так заводишься? При чем здесь вообще концлагерь?.. Можно подумать, тебя или папу репрессировали... Тебя особенно. Ну, согласись: раньше ты жила тихо и спокойно. Работала в институте, подрабатывала уроками... Ладно папа – его кошмарили с диссертацией...

– Да никто его не кошмарил! – я пытаюсь возразить.

Она не слушает, гнет свою линию:

– Но ты... Уж ты-то защитилась с первого раза.

– Ты понимаешь, зачем они выдумали это слово?

– Какое слово? И кто – они?

– Те, кто расстреливал и сажал, – я стараюсь говорить терпеливо. – Ты никогда не задавалась вопросом, почему до сих пор это называется: репрессии? Разве нельзя сказать прямо: ге-но-цид?

Я повторяю чужие слова: на этот раз моего бывшего мужа.

– Ну, во-первых, те, кто расстреливал и сажал, давным-давно умерли, – приводя аргументы, дочь загибает пальцы. Точнее, разгибает: так, как это принято в Европе. – Во-вторых, существует определение, признанное международным сообществом: геноцид – уничтожение по национальному признаку. Согласись, это – не наш случай. То, что ты имеешь в виду, в научной литературе называется социоцидом... А потом... Ну, положим, назовут. И что изменится?

– Да в том-то и дело, что никогда не назовут. На их языке это всегда будет – перегиб. – Если ученик не понимает, репетитор обязан начать сначала. Объяснять снова и снова. В конце концов, это – моя работа: вбивать чужие слова. – Чтобы потом, когда понадобится, выдумать что-нибудь новенькое. К примеру, заменить приставку: загиб, подгиб, перегиб... В русском языке это просто. Полно возможностей. Было бы желание.

  47