Его брат стоял посреди лужайки, что-то пристально разглядывая на траве.
Улыбка Драстена стала шире.
Они пережили то время, когда Дэйгис стал Темным. Это было чертовски трудное время, но его брат был свободен, находился в Аберджине, жизнь была роскошна, сладка и насыщена! Его отец Сильван и их мачеха Нелл были бы рады узнать, как хорошо их сыновьям живется сейчас.
У Драстена было все, о чем он когда-либо мечтал: любящая жена, процветающий клан, женатый и райски счастливый брат и длинная, простая, славная жизнь в его любимой Горной местности.
Ох, возникла небольшая суматоха, когда появился один из Туата Де – Адам Блэк, но естественный порядок вещей был стремительно восстановлен, и он нетерпеливо ожидал долгих лет...
Драстен моргнул.
Дэйгис разговаривал с зеркалом.
Стоя посередине лужайки и удерживая его осторожно по бокам, он с жаром разговаривал с этим сгустком магической силы.
Драстен озадаченно потер свой подбородок.
Почему его брат разговаривает с зеркалом? Что, в двадцать первом столетии вещи имеют способность консультировать и давать советы?
Задумавшись об этом, он недоумевал, откуда взялось зеркало?
Его не было несколько мгновений назад. Оно было выше его брата. И шире. Едва ли Дэйгис мог спрятать его в карман или подол своего килта, однако, на нем сейчас не было килта. Они оба одевались в современную одежду, хотя медленно приспосабливались к изменениям.
Драстен прижался к окну. Нет, мало того, что зеркало было очень громоздким, оно еще и сверкало на солнце блеском золота и серебра. Как он мог не заметить его раньше?
Возможно, решил мужчина, оно лежало на земле, а потом Дэйгис наткнулся на него. И возможно, он просто говорил что-то типа «о, ну надо же, странно, как это сюда попало?»
Серебристые глаза Драстена сузились. Но с чего бы зеркалу лежать на передней лужайке? У них были садовники. И, безусловно, один из них заметил бы такую вещь и положил бы ее в другое место. Как оно сюда попало? Случайно свалилось с неба?
У него было плохое предчувствие относительно всего этого.
– Ты идешь, милый? – окликнула Гвендолин.
Он услышал, как изменился шум воды в душе, когда она вошла под струи. Перед его мысленным взором предстала картина, как вода омывает ее красивое тело, сверкая влагой на ее гладкой бледной коже. Он обожал современную сантехнику и не мог насытиться своей женой, когда она была мыльной, скользкой и чувственно игривой.
Внизу Дэйгис теперь грозил кулаком и кричал на зеркало.
Драстен закрыл глаза.
После долгой паузы он открыл их снова и бросил взгляд, полный желания, в направлении душа и его великолепной обнаженной и влажной жены.
И снова яркий свет из окна привлек его внимание.
Он исступленно вздохнул.
– Не могу, дорогая. Мне жаль, – откликнулся он, – но кажется, что Дэйгис по какой-то непостижимой причине ведет горячую дискуссию с зеркалом на нашей передней лужайке.
– Что делает Дэйгис с горячей лошадью и зеркалом? – крикнула Гвен из душа.
– Разговаривает, сладкая, разговаривает, – ответил он.
– Что?
Он снова вздохнул. Затем повторил:
– Он говорит с зеркалом, – крикнул он намного громче. – Я должен пойти, узнать почему.
– Говорит, о! На передней лужайке? Дэйгис? Правда? Жди меня, Драстен! Я буду готова через минуту, – прокричала она в ответ. – Это кажется положительно очаровательным!
Драстен покачал головой. Его женщина сказала «Очаровательным». У нее иногда был очень странный взгляд на вещи.
Затем он слабо улыбнулся, и внезапно раздражение по поводу последних вмешательств в его жизнь покинуло его. В конце концов, если бы ничего не происходило, какой она была бы?
Вмешательства…
Что они для мужчины, действительно благословленного, получившего такую женщину, как его Гвендолин, которая разделяет с ним все радости и печали?
– Подними меня, ты, неуклюжий чурбан. Проклятое чертово солнце, оно ослепило меня, – рычало зеркало.
Дэйгис моргал, глядя вниз на зеркало. Оно лежало лицевой стороной вверх на лужайке и его практически разрывало на части от ярости, переполнявшей Кейона МакКелтара.
Одной рукой его предок держался за зеркало с внутренней стороны, другая его рука была приложена козырьком к его лбу, как будто ограждая его прищуренные глаза от яркого света.
Какое-то время, у Дэгиса просто не было слов, чтобы сформулировать предложение.