Последние отзывы

  87  

– Я тебе уже объяснял: доступ к султану невероятно затруднен. Даже мой отец, а он, между прочим, ведает финансами всей Оттоманской империи, не может запросто прийти к султану. Но есть и другой момент… личного свойства…

– Твои отношения с отцом? – тихо спросила Шарлотта, удивив Александра своей проницательностью.

– Да. – Он запахнул кафтан и подошел к окну. Сад был залит ярким утренним солнцем. – Отец еще не решил, стоит ли ходатайствовать за меня перед султаном. А я пока не убедил его, что моя борьба в Греции в конечном итоге пойдет на пользу Оттоманской империи. Он всегда считал, что я напрасно сражаюсь в Морее. И говорил, что лучше бы я стал советником султана по внешней политике. Я ведь знаю несколько иностранных языков.

– Но ты бы поговорил с эмиром… с твоим отцом… Ты ведь прекрасно умеешь убеждать. Вспомни, как ты заставил меня поверить всяким небылицам.

Александр усмехнулся. Когда его жена говорила таким сухим тоном, она становилась прежней Шарлоттой, которую он знал в Англии. Право, кажется, с тех пор прошла целая вечность!

– Увы, за тридцать лет нашего совместного существования отец привык не поддаваться этим чарам. И он вполне обоснованно считает меня сумасбродом. Покидая Стамбул, я мечтал стать героем, был целиком во власти романтических иллюзий, бредил стихами лорда Байрона. Поэтому теперь мне придется убеждать эмира, что я повзрослел и поумнел.

– А это действительно так?

Александр посуровел.

– По-моему, да. Когда полежишь несколько месяцев на мерзлой грязи, это охладит и самую горячую голову. Война удивительно быстро лишает человека радужных иллюзий.

– И все-таки ты по-прежнему поддерживаешь борьбу греков за свободу?

– Они борются за правое дело, – тихо ответил Александр. – Почти четыреста лет их страной правят корыстные властители чуждой им империи. Греки должны иметь собственную государственность и свое правительство.

– А твой отец с этим не согласен?

– Он колеблется. Говорит, оттоманские законы сдерживают воинственность греков. И действительно, пять греков, собравшись вместе, обычно высказывают пять разных мнений о том, как следует управлять страной. А если греками овладеет дух противоречия, мнений будет не пять, а шесть или даже семь.

Шарлотта рассмеялась.

– Может, тогда вам с отцом следует найти золотую середину? Скажем, выступайте не за свободу всей Греции, а за освобождение какой-нибудь провинции.

– К сожалению, это невозможно, Шарлотта. Войска султана разложились и не способны сражаться с греками, поэтому он призвал армию из Египта. Египтяне считаются верными слугами Оттоманской империи.

– Но на самом деле это не так?

– Пока что они нам верны. Но я знаю египетского пашу и его сына, и у меня нет ни тени сомнения, что они рано или поздно предадут султана. Как только Греция будет завоевана, египетский паша двинет свои войска на Стамбул. Единственный выход – начать переговоры с европейскими державами о создании независимого греческого государства.

– Как странно, что отец не разделяет твою точку зрения!

– Видишь ли, наши отношения с эмиром осложняются разногласиями насчет… насчет моей личной жизни. В юности я наделал ошибок, и ему, подобно многим отцам, трудно увидеть во мне зрелого мужчину. – Принц помолчал и тихо добавил: – Женщины наверняка сказали тебе, что моя жена Фатима умерла при родах. Отец хотел, чтобы я женился снова. Ему хочется иметь внука, а Аллах предпочел забрать моего новорожденного сына себе. Я не смог выполнить желание отца и уехал из Стамбула, чтобы избежать постоянных споров на эту тему.

«Он не мог снова жениться, потому что беззаветно любил Фатиму, – с горечью подумала Шарлотта. – А теперь из-за коварства сэра Клайва ему пришлось жениться на мне, хотя он вовсе этого не хотел».

Шарлотта отвернулась, скрывая слезы, так некстати навернувшиеся на глаза. Ладно, она не будет мучить его вопросами про Фатиму. Лучше вернуть беседу в более спокойное русло и поговорить о политике. Обсуждать бои в Греции и Египте гораздо безопаснее, чем вспоминать любимую жену, безвременно отошедшую в мир иной.

– Однако я до сих пор не понимаю, что вы делали в Англии, – с трудом сдерживая слезы, говорила Шарлотта.

Александр помрачнел, решив, что у нее нет ни малейшего интереса к его личной жизни. А он-то надеялся рассказать про свои сложные отношения с религией и обычаями предков! Впрочем, если рассуждать логически, то какой ей резон обременять себя ненужным знанием? Какая Шарлотте разница, что он всю жизнь разрывается между желанием остаться верным отцу и обещанием исповедовать христианство – обещанием, данным когда-то матери? И какое Шарлотте дело до того, что он чувствует себя виноватым в гибели преданной ему малышки Фатимы? Шарлотте хочется одного – поскорее вернуться в ее любимую, родную Англию. И разве можно ее за это осуждать?

  87