Мы часто говорили о Шарле. Мы ничего о нем не слышали. Получить какие-то сведения было невозможно. Во-первых, он находился очень далеко, а во-вторых, я не представляла, каким образом можно получать письма из страны, которая участвует в войне.
Время от времени в Турвиле появлялись посетители; некоторые прибывали из Америки, и поэтому мы имели хотя бы некоторое представление о событиях в английских колониях. Кое-кто из них видел там Шарля, и мы по крайней мере знали, что до Америки он добрался благополучно.
Эти возвращающиеся воины были благородными молодыми людьми. Они говорили о войне за независимость с искренним энтузиазмом.
— Люди должны иметь возможность выбирать своих правителей, — заявил один молодой человек. Он был юным идеалистом, и энтузиазм делал его благородные черты еще красивее.
Как раз в это время у нас гостил мой отец, и я надолго запомнила, как он ответил этому человеку:
— Я полагаю, — сказал мой отец, — что вы, молодой человек, вернувшись из Америки, будете бороться за свободу для угнетенных.
— Это так, граф, — ответил молодой человек. — За границей совсем другой, свежий дух, и эта война заставила нас по-другому взглянуть на происходящее в нашей стране. Монархи и правители не имеют права подавлять тех, кем они правят. Угнетаемые должны восстать и бороться за свою свободу.
— Именно эти доктрины вы и намерены здесь проповедовать? Не так ли?
— Совершенно верно, сударь. Это доктрины справедливости и чести.
— И это доктрины, которые подстрекают толпу к беспорядкам?
Кровь бросилась отцу в лицо. Я понимала, что сейчас он представляет, как моя мать выходит от модистки и оказывается перед разъяренной толпой, убивающей ее. Похоже, что за какую бы тему мы ни брались, она подводила нас именно к этому опасному предмету.
— Мы только объясняем народу, что у него тоже есть права.
— Права, позволяющие убивать лучших людей! — воскликнул отец.
— Нет, сударь, конечно, нет. Права, которые они обязаны иметь, а если им в этом отказывают… тогда они вправе бороться за них, как это делают колонисты.
Я тут же постаралась сменить тему разговора. Именно этим мне и приходилось заниматься постоянно. Больше всего я любила часы, проведенные наедине с отцом. И если он заговаривал о войне в колониях, я старалась, чтобы разговор не затронул внутренних проблем Франции.
Он считал, что Шарль поступил глупо, отправившись воевать.
«Во-первых, — говорил он, — этот конфликт не имеет ничего общего с Францией; во-вторых, оттуда французы возвращаются с революционными идеями; в-третьих, Франция вынуждена расплачиваться за поддержку колонистов… и не только деньгами, которых, впрочем, тоже не хватает и самой Франции».
— Он покинул свою семью… на такой долгий срок. Сколько времени уже прошло? Должно быть, больше года. Я начинаю думать, что нам следовало бы подыскать тебе, Лотти, партию получше.
— Я люблю Шарля, и, как мне кажется, он любит меня.
— Но взять и вот так покинуть тебя! Уехать и драться ради целей, не имеющих ничего общего с судьбой его собственной страны!
— Он воспринял это, скорее, как вызов… мне кажется, он рассматривал это именно так.
— Да, — пробормотал отец, — мне следовало найти для тебя кого-нибудь более достойного.
— Но он собирался жениться на Софи. И ты относился к этому одобрительно.
— Софи не из тех, кто может привлечь завидного жениха… в отличие от тебя. Я был рад тому, что удается пристроить ее замуж, и Турвилей это тоже устраивало. Если бы только… но тогда… видишь ли, ты была рождена вне брака, и какими бы глупыми ни были условности, но они все равно существуют. В то время казалось, что брак с одним из Турвилей достаточно хорош для тебя.
— Это так было, и вот теперь у меня есть Шарло и Клодина.
— Да, милые дети. Лотти, как бы я хотел видеть их в Обинье… всегда, — он быстро взглянул на меня. — Я понимаю, тебе кажется, что это малопривлекательное место для детей. Но с их приездом все изменилось бы, Лотти. Мы бы позабыли о Софи в ее башне, которую охраняет Дракон-Жанна и об Армане, которому плевать на все, кроме собственных развлечений, и о его жене, распевающей псалмы и проводящей все дни в молитвах вместо того, чтобы рожать детей. Есть еще, конечно, занудный старый мизантроп — я… но я бы переменился, если бы возле меня постоянно находились мои любимые.
— Рано или поздно Шарль вернется домой, — возразила я. — И я должна ждать его.