Зеленая лужайка террасами спускалась вниз. В северной ее части были солнечные часы. В центре их стоял сверкающий медный гном, на застывшем лице которого было написано: «Я признаю только солнечный свет».
В нескольких ярдах от солнечных часов, в тени могучего грецкого ореха стояла шестиугольная решетчатая беседка, укрытая жимолостью и плющом. Позади беседки был просторный каретный сарай, где стояли кабриолет, двухместный экипаж и четырехместная черная карета, украшенная сверху золоченым гребешком. Рядом с каретным сараем была конюшня с дюжиной породистых лошадей.
И все это принадлежало Джону Томасу Преблу.
Его уважали. Он имел влияние в обществе. У него была прелестная жена с поразительно красивыми глазами, сиявшими как звезды. Была солидная усадьба на утесе над Миссисипи, дюжина слуг в доме и целый легион рабов, которые трудились на него на огромных плантациях, расположенных вдали от города.
Вот в такой роскоши и родилась Мэри Элен. Она появилась на свет примерно через год после свадьбы родителей, прекрасным теплым днем 1831 года.
Чтобы отпраздновать это знаменательное событие, буквально через несколько часов после ее рождения гордый двадцативосьмилетний отец устроил на ухоженных лужайках Лонгвуда пышный прием с шампанским и икрой.
Его измученная жена и новорожденный младенец отдыхали наверху, в комнатах, где все окна были закрыты занавесками и где за ними ухаживали умелые и заботливые слуги. А сияющий отец принимал поздравления от местных аристократов и бизнесменов. И обещал представить обществу малютку-дочь на еще более пышном парадном приеме, как только жена оправится после родов и ее фигурка обретет прежние девичьи формы.
Рождение Клейтона Найта не было отмечено подобным праздником. Он появился на свет майским днем 1830 года, за год до того, как было торжественно отмечено рождение Мэри Элен. Его в поту и муках родила молодая женщина, лежавшая в душной жаркой задней комнатке маленького домика, стоявшего на плоской грязной равнине в четырех милях к югу от Мемфиса.
По случаю появления на свет Клейтона Найта не было ни вечерних приемов на лужайке, ни парадных обедов. И гости не приходили поздравлять гордого отца. Нельзя сказать, чтобы отец был особенно горд – он вообще дома отсутствовал. При рождении Клейтона Найта не было никого, кроме его хрупкой, измученной матери да подслеповатой бабки-повитухи. Отец узнал о рождении сына только три дня спустя, когда явился домой, чтобы побриться и поесть горячего.
Отец Клейтона Найта был смуглым красавцем, не лишенным обаяния. Он был человеком необразованным и не созданным для семейной жизни.
Семья и ответственность за нее были пустым звуком для беспечного шалопая Джексона Найта. К труду у него тоже не было ни малейшего интереса.
Зато у него были явно выраженные склонности к другого рода времяпрепровождению. А именно к пьянству, игре и женщинам.
Время от времени Джексон Найт полностью отдавался какой-либо одной из своих склонностей, но иногда он предавался им всем сразу. Знавшие его говорили, что никто не мог получить больше удовольствия от игры, пьянства и женщин одновременно, чем черноволосый Джексон Найт с его удивительно светлыми, как серебро, глазами. Только он мог вот так от души наслаждаться, сидя за покрытым зеленой бязью карточным столом, с рюмкой бурбона в одной руке, картами в другой и с пышногрудой красоткой на коленях.
Его заброшенная жена проводила время далеко не так весело. Она вышла замуж за человека, который был ниже ее по положению, вышла против воли своего вдового отца. А отцом ее был герой войны 1812 года, адмирал военно-морского флота Клейтон Л. Тигарт. Стареющий коммодор не одобрял выбора дочери. Но она была у него единственной, и он ее очень любил. Поэтому он передал молодой супружеской паре все, что ему удалось скопить за долгие годы службы. Это был его свадебный подарок.
Адмирал надеялся, что эти деньги пойдут на дом для Анны. Но из этого ничего не вышло. Жизнелюбивый Джексон Найт меньше чем за год промотал абсолютно все. Анна не увидела ни пенни из денег отца.
Долгими часами одна, в темноте ожидала она возвращения мужа. А он приходил поздно и едва держался на ногах. От его одежды и от его поджарого смуглого тела пахло дешевыми духами чужих женщин. И ее любовь к Джексону испарилась.
Для лишившейся иллюзий Анны маленький сын Клейтон был единственной отрадой в неудавшемся союзе с его красивым, но никчемным отцом. Анна говорила себе, что совершенно не важно, что отец мальчика происходит из нижних слоев общества и что обеспеченные люди считают его белым отребьем. Важно то, что Клейтон сможет гордиться своим действительно выдающимся дедом по материнской линии.