138 
«Хорошо, – Юлий согласился. – Давайте. Завтра».
Деревья, взбиравшиеся по склонам, успели сбросить листья. Редкие ели зеленели меж темных стволов. Свежий осенний воздух стоял над дорогой.
– Как хорошо в покинутых местах, покинутых людьми, но не богами... – Юлий оглядел невысокие холмы.
Ирина кивнула:
– Да. Я знаю... Это Аронзон. А мел я все-таки прихватила.
Они поднимались по тропинке. Догнав, она пошла рядом.
Издалека Юлий просто не понял. Ему показалось, рабочие что-то не успели доделать: плита, заказанная мачехой, лежала косо. На камне проступали кривые буквы. Знаки, безобразившие плиту, были черными.
Он приблизился и опустился на край.
– Сейчас, я сейчас, – головным платком, встав на колени, Ирина терла черноту. Краска въелась.
– Взять бы мазут, – Юлий заговорил тихо, представляя себе ведро, полное черной жижи. – И залить...
– Что? – она вскинула голову.
– Брось. Отец умер. Теперь ему все равно.
– Нет, нет, я все-таки... Сволочи, – она бормотала, – чертовы подонки...
Сидя на краю колодца, Юлий думал о том, что сделал глупость. Согласился с мачехой. Надо было везти на еврейское. А еще лучше – в крематорий. Сжечь и развеять по ветру, чтобы не осталось и следа.
Тяжелым взглядом он оглядел окрестности. Здесь, на этой земле, в которую лег его отец, не было ни богов, ни людей. Стихи – глупость. В места, покинутые людьми, приходят вандалы, оскверняющие чужие могилы.
– Оставь! – он обернулся и приказал грубо.
Ирина съежилась и смяла платок.
– Брось. Это не наше дело. Пусть занимается Виолетта. Это – ее... – он замялся и не сказал соплеменники. Потому что и сам принадлежал к их племени.
– Что? – Ирина комкала грязный платок.
А еще потому, что в отличие от своей младшей сестры не верил в бессмертие. Отец умер и лег в землю. Нет никакой разницы: земля есть земля. Обетованной она может стать только при жизни. Выбор земли – выбор живых.
– Я очень прошу тебя. Спускайся. Подожди меня на дороге, – он сказал холодно.
В ее материнских глазах блеснули слезы. Сунув платок в карман, Ирина пошла, не оборачиваясь.
Юлий остался один. Один у отравленного колодца. По холмам, заросшим смешанным лесом, поднимались серые раковины могил. В этих местах они сбились в стадо, похожее на овечье. Плита, закрывавшая колодезное устье, была свернута. Зазор получался узким – овечьей голове не пролезть.
И в подлиннике, и в русском переводе к колодцу шла женщина, смотревшая за стадом. «Мария», – он произнес слабыми губами.
Окруженная серыми овцами, она всходила на холм. Когда-то давно, теперь уже в прожитой советской жизни, он ждал ее приближения. Ради нее готов был служить этому государству. Так, как служили его предки: верой и правдой.
«Маша», – он назвал ее по имени. В последний раз.
Женщина, которая в его прошлой жизни звалась Рахилью, поднялась по склону и остановилась в отдалении. По книге, содержавшей их общую историю, он должен был отвалить колодезный камень, чтобы напоить ее овец. Через много лет этот скот, умноженный многократно, станет ее приданым.
Сбившись в кучу, овцы блеяли нетерпеливо...
«Новое знание... – теперь он думал. – Для этого нужны другие язычники. И другие евреи...»
Не трость надломленная. Это государство – Лаван. Оно назначает обманные сроки. А таким, как он, – еще и особые условия.
Нет, он думал, дело не в условиях. Условия – вздор. И уж, во всяком случае, не в том, что называется кровь.
«Сказала: его грех, его и ответ... – он перебрал ее грехи. – Она – дочь этого государства. Дочь государства, пригоняющая стадо, пьет вместе со своим скотом».
Неимоверным усилием, ухватившись обеими руками, он отвалил камень, открывая зазор. С холмов, покинутых богами и оскверненных варварами, овцы стекались к отравленному колодцу, чтобы напиться всласть...
Украдкой оглядев склоны, Юлий усмехнулся: серые овцы, напившись отравы, обернулись могильными раковинами. Среди деревьев, сбросивших листья, они лежали, поджав под себя ноги.
Он шел по тропинке, не оглядываясь. У подножья никого не было. «Обиделась, ушла, не дождалась». Юлий ускорил шаги. Над поруганной могилой его отца эта девушка плакала так, словно страдала за своего. Сам он вряд ли на такое способен...
Ветер налетал порывами, задувал в рукава.
Ирина ждала его за поворотом. Он увидел ее покрасневшие веки: веки его матери – Лии, старшей дочери этого государства.
138 
