Эрик длинно, с облегчением выдохнул, как только понял, что хотя прикосновение к незнакомцу расстроило Эмбер, но настоящей боли ей не причинило.
— Должно быть, Бог услышал мои молитвы, — сказал Эрик.
Эмбер вопросительно посмотрела на него.
— Мне нужны искусные воины. Шотландский Молот — это лишь первая моя беда.
— Есть и другие — с тревогой спросила Эмбер.
— Чуть севернее Уинтерланса видели норвежцев. Да и кузены опять зашевелились.
— Пошли их сражаться с норвежцами.
— Они, скорее всего, объединятся и нападут на владения моего отца, — невесело улыбнулся Эрик.
Эмбер заставила себя не смотреть на незнакомца. Если такие воины, как Доминик ле Сабр или Шотландский Молот, будут сражаться на стороне Эрика, а не против него, это для Спорных Земель вполне могло бы означать мир вместо затяжной войны.
Только вот желать, чтобы могущественный норманнский лорд или его шотландский вассал вступили в союз с лордом Робертом Северным, было все равно что думать, будто солнечный свет можно перелить из одной ладони в другую, словно воду.
— Как зовут моего нового воина? — спросил Эрик.
— Я спрошу его, когда он проснется, — ответила Эмбер.
— Зачем он явился на Спорные Земли?
— Это второе, о чем я его спрошу.
— Куда он держал путь?
— А это третье. Эрик крякнул.
— Не много же ты узнала, когда прикоснулась к нему.
— Не много.
— Он спит неестественным сном. Эмбер кивнула.
— Он заколдован? — продолжал расспрашивать Эрик.
— Нет.
Эрик поднял брови, удивленный быстротой ее ответа.
— Похоже, ты совершенно в этом уверена, — сказал он.
— Уверена.
— Почему?
Нахмурившись, Эмбер стала вспоминать. Ощущение уверенности, перетекавшее к ней от незнакомца, сильно отличалось от того, что ей когда-либо доводилось узнавать через прикосновение. Основные свойства его характера — неистовость, гордость, щедрость, страстность, решительность, отвага — открылись ей с пугающей легкостью.
Но она не увидела никакого хаотического мелькания образов, которые должны были населять его часы, или дни, или недели, или годы до того, как он оказался в Каменном Кольце, у подножия священной рябины. Не уловила яркого чувства цели, подобного вспышкам молнии во мраке. Не увидела никаких лиц, любимых или ненавистных.
Получалось, что у незнакомца не было никаких воспоминаний.
Не отдавая себе в этом отчета, Эмбер снова протянула к нему руку. Она заставила себя не обращать внимания на удовольствие — так, как когда-то научилась не обращать внимания на боль. Обрывая один за другим лепестки обманчивых ощущений, она стала искать воспоминания незнакомца.
Но никаких воспоминаний не было. Были лишь слабые, ускользающие проблески света, которые отступали все дальше, как только она пыталась приблизиться.
Этот человек как будто только что родился.
— Я не чувствую ничего нечистого, что грызло бы его изнутри, — сказала она наконец. — Словно прикасаюсь к младенцу.
— Младенец — фыркнул Эрик. — Да ослепит меня Бог, это самый большущий младенец, которого я когда-либо видел!
Эмбер убрала руку.
— Что еще ты можешь сказать мне? — спросил Эрик. Она так крепко сплела пальцы, что им стало больно.
Она не хотела делиться с Эриком своими страхами, но его вопросы ложились все ближе и ближе к сердцевине ее тревоги — страху, в котором она признавалась себе каждый раз, когда его отрицала.
Доблестный воин, смертельный враг и сердечный друг, трое в одном.
Нет! Я не знаю, кто он такой!
Знаю лишь, что это человек без имени, который целиком и полностью полагается на свое воинское искусство.
— Обычно ты задаешь вопрос, а человек, к которому я прикасаюсь, отвечает, и я узнаю через прикосновение, правду или неправду он говорит, — медленно произнесла Эмбер. — В этот раз все было… иначе.
Эрик перевел взгляд с бесчувственного тела незнакомца на Эмбер, которая и сама в этот момент показалась ему чужой.
— Ты здорова? — мягко спросил он. Эмбер сильно вздрогнула.
— Да.
— Похоже, ты где-то не здесь.
Улыбка далась ей с большим трудом.
— Это все от прикосновения, — сказала она.
— Прости меня.
— Ты ни в чем не виноват. Бог посылает нам не больше того, что мы в силах вынести.
— Порой мы умираем, пытаясь это сделать, — сухо обронил Эрик.
Улыбка Эмбер угасла, когда у нее в памяти вновь зазвучали слова пророчества.