Последние отзывы

  52  

Во всем виделись страшные предзнаменования.

Само солнце, казалось, в страхе спряталось за облаком.

Древний Глаз был напуган. И почему-то устал. Он только что поднялся с постели, проспал на несколько часов больше обычного, но он не помнил, чтобы когда-то в жизни чувствовал себя таким утомленным. Ноги так ослабели, что индеец с трудом поднимал их. Раздражающая тошнота все усиливалась, он обливался потом… И в то же время холод пробирал его до самых костей.

Навстречу индейцу шел молодой мексиканец-вакеро. Древний Глаз схватил его за рукав и остановил.

— Скажи-ка мне, Арто, — спросил он, — что происходит? Что-то случилось?

Стройный мексиканец дернул плечом, вытаращил карие глаза и воскликнул:

— Бог мой, Древний Глаз, разве ты еще не слышал? Краснокожий со Скалистых гор сбежал! И похитил внучку полковника!

Вакеро поспешил по своим делам. Старый вождь без сил прислонился к двери ближайшего купе. Его широкая ладонь прижалась к ноющей груди. Боль теперь стала почти нестерпимой. Индейцу показалось, что он теряет сознание. Но Древний Глаз с огромным усилием выпрямился, повернулся и, бесконечно встревоженный, отправился к началу поезда.

Во всем был виноват он. Только он один. Все случилось из-за него. Он должен немедленно пойти к полковнику и во всем признаться. Рассказать ему все. Начать с того дня, когда был пойман краснокожий, с того момента, когда Малыш Чероки и братья Лезервуд жестоко избили беспомощного индейца, опутанного металлической сетью. Рассказать, как он, Древний Глаз, сам показал добросердечному Олененку, где лежит ключ от клетки краснокожего.

Древний Глаз мужественно боролся с нараставшей болью, со все усиливавшейся слабостью. Теперь он понимал, что не на шутку болен, однако это не имело значения. Даже если сегодня — день его смерти, он просто обязан очистить совесть. Ведь он оказался недостойным оказанного ему доверия. И он должен рассказать о своей непростительной слабости старому белому брату прежде, чем уйдет в Страну Великой Тайны.

Древний Глаз продвигался теперь совсем медленно, дюйм за дюймом одолевая путь; пот заливал его широкое некрасивое лицо, перед глазами все расплывалось. Но он шел, подталкиваемый чувством долга, не замечая, как встревоженные актеры и рабочие окликали его, спрашивая, не заболел ли он.

Твердо решив добраться до вагона полковника, индеец отвергал все предложения о помощи. Но наконец, споткнувшись на ровном месте, индеец, сраженный сердечным приступом, опустился на колени, задыхаясь и хватаясь за грудь. Актеры-индейцы, находившиеся неподалеку, успели подхватить его, прежде чем он упал.

Обеспокоенный арапахо, держа на руках старого вождя, закричал:

— Приведите нашего доктора! Скорее! Похоже, у Древнего Глаза плохо с сердцем!..

— Нет… нет… — с трудом выговорил Древний Глаз. — Отведите меня… отведите меня… мне нужно видеть полковника…

— Ты не увидишь никого, кроме врача, — твердо заявил арапахо. — Лежи спокойно, старина. Не шевелись.

Древний Глаз, почувствовав, как сознание ускользает от него, яростно схватил молодого индейца за рубаху.

— Я должен… должен… кое-что сказать ему…

— Он теряет сознание, — сказал арапахо, обращаясь к нервно следящим за ними людям, собравшимся в вагоне. — Быстрее, помогите мне перенести его в вагон-госпиталь!

Диана выждала несколько минут, потом встала, свернула попону и, прихватив ее с собой, вышла из тени нависшей скалы под лучи яркого утреннего солнца. Индеец, неторопливо собиравший ветки для костра, даже не посмотрел в ее сторону.

Нахмурившись, Диана осторожно следила за тем, как индеец делал все не спеша, с неподражаемой грацией. Ее поразили то спокойствие, та легкость и в то же время стремительная безрассудность, которые, казалось, были частью его существа.

Диана содрогнулась.

Она смертельно боялась его. Боялась больше, чем кого-либо в своей жизни. И, как это ни было странно, она понимала, что испытывала бы куда меньший страх, если бы этот индеец вел себя как дикое, неукрощенное животное. Но все было иначе. Он таил в себе безмолвную, сдержанную угрозу, готовую внезапно взорваться, и Диана была уверена, что он способен на насилие.

Когда он лежал на ней там, в пещере, он был близок к тому, чтобы взять ее силой. В нем ощущалась звериная свирепость, его плотское желание было почти осязаемым. Каждый мускул его крупного, худощавого тела был тверд как камень, напряжен, готов к действию… К нападению? К жестокой пытке? Изнасилованию?..

  52