Особенно,... 
77 
Что само по себе было немалым достижением.
Ной решил отметить этот скромный успех и спустя несколько дней пригласил Майка в бар, который назывался «Руморс».
– Она строит мне глазки, – пробормотал в пивную кружку Майк и показал глазами налево.
– Кто?
– Ты что, ослеп? Вон та блондинка в короткой юбке.
– Тут сто тридцать три блондинки в коротких юбках. И все строят кому-то глазки.
– Через два столика налево. Не смотри туда.
Ной, и не собиравшийся этого делать, пожал плечами.
– О'кей. Я снова собираюсь на пару дней в Сан-Франциско.
– Зачем?
– Работа. Книга. Забыл?
– Ах, да… Говорят тебе, она стреляет в меня глазами. И крутит локон. Это уже вторая стадия.
– Раз так, валяй.
– Ага. Я и так потратил даром кучу времени. Кстати, как Сан-Квентин выглядит изнутри? – спросил Майк и слегка подмигнул блондинке для проверки.
– Удручающе. Входишь в дверь, а она за тобой запирается. И от щелчка замка у тебя волосы встают дыбом.
– Он все еще выглядит как кинозвезда? Ты так и не сказал об этом.
– Нет, он выглядит как человек, который просидел двадцать лет. Ты есть будешь?
– После того как поговорю с блондинкой. Не хочу дышать на нее чесноком. О'кей, полных пять секунд зрительного контакта. Все, я пошел.
– Ставлю на тебя, дружище. – Когда Майк вразвалку пошел к соседнему столику, Ной пробормотал: – Она съест его заживо.
Он забавлялся, следя за происходящим. Танцплощадка была полна, тела в лучах цветных прожекторов извивались в такт грохотавшей музыке.
Это напомнило Ною тот вечер, когда он пригласил Оливию на дискотеку. И как он перестал слышать музыку и вообще что-либо, кроме биения собственного сердца, когда целовал ее губы.
«Брось, парень, – осадил он себя, нахмурился и поднял кружку. – Все прошло».
Он пил пиво и наблюдал за происходящим. Ему всегда нравилось бывать в барах, нравилось слушать музыку и голоса, нравилось танцевать и общаться с людьми. Но сегодня он сидел один, следил за тем, как друг обрабатывает блондинку, и жалел, что не остался дома.
Ной рассеянно отодвинул от себя тарелку, снова поднял кружку и вдруг увидел, что к его столику направляется Карин.
– О господи, как будто в этом городе больше негде выпить… – пробормотал он и сделал большой глоток.
– А я думала, что ты заделался отшельником. – Карин облачилась в кожаное платье ярко-голубого цвета, которое облегало ее, как собственная кожа, и заставляло публику шарахаться в стороны. Ее волосы были завиты в тысячи мелких локонов, в просторечии называвшихся «трахни меня», а губы накрашены ярко-алой помадой.
Ноя осенило, что именно этот ее прикид заставил его «думать железами» при их первой встрече. Он промолчал, снова поднял кружку и притворился, что не видит Карин в упор.
– Ты натравил на меня копов. – Она наклонилась, оперлась ладонями о стол, и ее внушительные груди оказались на уровне глаз Ноя. – У тебя хватило совести попросить отца, чтобы тот позвонил своим дружкам-гестаповцам, лишь бы сделать мне гадость.
Ной поднял глаза и посмотрел на приятеля Карин, который отчаянно тянул девушку за руку и что-то бормотал.
Губы Ноя саркастически искривились.
– Слушай, друг, сделай любезность, уведи ее отсюда, – громко сказал он, перекрывая шум.
– Я разговариваю с тобой! – Карин ткнула его в грудь ногтем того же цвета, что и платье. – Смотри мне в глаза, ублюдок!
Ной изо всех сил сдерживал себя, хотя у него чесались руки свернуть ей шею.
– Иди отсюда.
Карин ткнула его снова, на этот раз достаточно сильно, а когда Ной схватил ее за запястье, возмущенно вскрикнула.
– Держись от меня подальше. Думала, ты разгромишь мой дом, все переломаешь, а я буду молчать? Убирайся к черту, или…
– Или что? – Она откинула волосы, и недовольный Ной увидел в ее глазах не страх, а возбуждение, граничившее со сладострастием. – Снова позвонишь папочке? – Карин повысила голос до крика. Грохот музыки был ей нипочем. Головы всех присутствующих повернулись к ним. – Плевала я на твое барахло! Мне и в голову не пришло бы возвращаться в дом, где со мной так обращались, и ничего другого ты не докажешь. Окажись я там, твоя конура сгорела бы дотла. С тобой в придачу!
– Ты душевнобольная. И не вызываешь у меня ничего, кроме жалости, – сказал он и отпустил ее руку. Тут Карин ударила его, и Ной вскочил, оттолкнув стул. Камень ее кольца задел уголок губы Ноя, и во рту появился соленый привкус. Глаза его опасно потемнели.
77 
