Она снова вздохнула, подошла и обняла сына.
– Ужасно хочется отдубасить ее. Хватило бы одного хорошего удара.
Он невольно засмеялся и стиснул мать в объятиях.
– Если ты это сделаешь, мне придется носить тебе передачи. Ма, перестань волноваться по пустякам!
– Это моя обязанность. А я отношусь к своим обязанностям очень серьезно. – Она слегка отстранилась и посмотрела на Ноя снизу вверх. Несмотря на пробивавшуюся щетину, сын продолжал оставаться для нее маленьким мальчиком. – Ладно, перейдем ко второму вопросу повестки дня. Я вижу, что у вас с отцом нелады.
– Ма, перестань…
– Не могу, потому что вы самые близкие мне люди. А на моем дне рождения вы держались как пара вежливых незнакомцев.
– А тебе хотелось, чтобы мы поссорились?
– Может быть. А так мне мерещится скрытое стремление к оскорблению действием. – Она слегка улыбнулась и пригладила волосы. «Ах, если бы так же легко можно было избавиться от волнений…» – Терпеть не могу, когда вы кукситесь.
– Все дело в моей работе. А я тоже отношусь к своим обязанностям очень серьезно.
– Я знаю.
– А он нет.
– Неправда, Ной. – Брови Селии сошлись на переносице. В ответе Ноя было больше обиды, чем гнева. – Просто он не до конца понимает, что ты делаешь и зачем. Тем более что этот случай для него особый.
– Для меня тоже. Не знаю, почему, – добавил он, увидев пристальный взгляд матери. – Просто так оно есть. И было всегда. Я обязан написать эту книгу.
– Знаю. И думаю, что ты прав. У него гора свалилась с плеч.
– Спасибо.
– Я хочу только одного: чтобы ты попытался понять его чувства. Думаю, именно так и случится, когда ты лучше узнаешь людей и события. Ной, у него болела душа из-за этой девочки. И, кажется, болит до сих пор. У него были другие дела, в том числе и более ужасные, но он не может избавиться от мыслей о ней.
«И я тоже», – подумал Ной. Но промолчал. Ему не хотелось думать об этом.
– Я собираюсь съездить в Вашингтон и проверить, там ли она.
Селия помедлила, разрываясь между отцом и сыном.
– Там. Они с Фрэнком переписываются.
– Серьезно? – Ной задумался, подошел к столу и снова наполнил свою кружку. – Что ж, хорошо. Это облегчит мою задачу.
– Едва ли что-то может ее облегчить.
Час спустя оставшийся в одиночестве Ной (которого слегка подташнивало от четырех пирожных) решил, что этот день подходит для путешествия ничуть не меньше, чем любой другой. Но этот раз он поедет в Сан-Франциско на машине, решил он по дороге в спальню, где хранились остатки его гардероба. Это даст ему время подумать. Даст возможность на несколько дней забронировать номер в «Риверс-Энд». И подготовиться к новой встрече с Оливией.
Глава 16
Нервы Сэма были словно беспокойные змеи. Чтобы усмирить их, он читал стихи – Сэндберга, Йетса, Фроста. Этот способ Тэннер освоил в самом начале своей артистической карьеры и восстановил его в тюрьме, где вся жизнь состояла из ожидания, тревоги и отчаяния.
Одно время он пытался успокаиваться и держать себя в руках тем, что вспоминал тексты своих ролей. Куски из фильмов, в которых он выстраивал роль, опираясь на внутреннее чутье, и становился другим человеком. Однако в первые пять лет заключения это неизменно заканчивалось приступом депрессии. Текст кончался, а он продолжал оставаться Сэмом Тэннером и по-прежнему сидел в Сан-Квентине без надежды на то, что завтра что-нибудь изменится. А стихи утешали. Во всяком случае, помогали забыть о той боли, которой была полна душа.
Приблизилось время освобождения под честное слово, и Сэм был уверен, что его выпустят. Они – запутанный клубок лиц и фигур представителей судебной власти – посмотрят на него и увидят человека, который заплатил за случившееся самыми драгоценными годами своей жизни.
Тогда он нервничал. У него потели подмышки, а мышцы на животе напрягались до боли. Но за страхом скрывались уверенность и надежда. Его пребывание в аду заканчивалось, и жизнь могла начаться заново.
А потом он увидел Джейми, увидел Фрэнка Брэди и все понял. Они пришли для того, чтобы двери ада остались на замке.
Она говорила о Джулии, ее красоте и таланте, ее преданности семье. О том, как некий человек уничтожил все это из ревности и злобы. О том, что он опасен и представляет угрозу для собственной дочери.
Сэм вспомнил, что во время обращения к присяжным она беззвучно плакала. По ее щекам лились слезы.