20 
– Что вам от меня нужно?
– Кое-что тебе сказать.
– И что же именно?
– Что я с тобой согласна. Зрители – полные подонки.
– Я уже слышала. И ради этого вы меня разбудили?
Панноника сама удивилась дерзости своего тона. Но это было сильнее ее.
– Я хотела поговорить с тобой. У нас не бывает случая.
– Наверно, потому, что нам не о чем говорить.
– Есть о чем. Ты мне открыла глаза.
– На что же? – насмешливо спросила Панноника.
– На тебя.
– Не хочу служить темой для разговора, – сказала девушка и повернулась, чтобы уйти.
Надзирательница поймала ее мускулистой рукой.
– Ты – это не только ты. Не бойся. Я не хочу тебе зла.
– Надо выбирать, с кем вы, надзиратель Здена. Если вы не на моей стороне, значит, хотите мне зла.
– Не называй меня «надзиратель». Зови просто Здена.
– Пока вы остаетесь на этой должности, я буду звать вас «надзиратель Здена».
– Я не могу перейти на вашу сторону. Я же тут на зарплате.
– Убийственный аргумент.
– Может, я напрасно пошла в надзиратели. Но теперь об этом поздно говорить.
– Никогда не поздно перестать быть монстром.
– Если я монстр, то не перестану им быть, на чью бы сторону ни перешла.
– Чудовище в вас – надзиратель, а не Здена. Перестаньте быть надзирателем, и не будете чудовищем.
– Конкретно то, что ты предлагаешь, невозможно. В контракте есть такой пункт: если мы, не проработав год, подаем в отставку, то автоматически становимся заключенными.
У Панноники мелькнула мысль, что она, возможно, врет. Но у нее не было способа проверить.
– Как вы могли подписать такой контракт?
– Впервые в жизни кто-то захотел взять меня на работу.
– И вам этого оказалось достаточно?
– Да.
«Жалкое существо, жалкое во всех смыслах слова», – подумала Панноника.
– Я буду по-прежнему приносить тебе шоколад. Кстати, я припасла хлеб со своего ужина.
Она протянула Паннонике круглую румяную булочку, не то что серые черствые краюхи, какие давали заключенным. У девушки потекли слюнки. Голод пересилил страх: она схватила булочку и с жадностью съела. Надзирательница смотрела на нее с довольным видом.
– Что ты хочешь теперь?
– Свободы.
– Свободу не засунешь потихоньку в карман.
– Как по-вашему, отсюда можно сбежать?
– Исключено. Тут такая система безопасности – муха не пролетит.
– А если вы нам поможете?
– Что значит «нам»? Я хочу помочь тебе.
– Надзиратель Здена, если вы поможете только мне, вы не перестанете быть чудовищем.
– Хватит читать мне мораль!
– Мораль – полезная штука. Она не позволяет делать передачи вроде «Концентрации».
– Ты же видишь, что она не работает.
– А может и сработать. Шоу закроют.
– Ты в своем уме? Это самый большой успех за всю историю телевидения!
– Правда?
– Каждое утро мы смотрим рейтинги – рехнуться можно!
Панноника обескураженно замолчала.
– Ты права, зрители – подонки.
– Это не оправдывает вас, надзиратель Здена.
– Я все-таки не такая, как они.
– Докажите.
– Я не смотрю «Концентрацию».
– А вы не лишены чувства юмора, – процедила Панноника.
– Если я, рискуя жизнью, освобожу тебя, это будет достаточным доказательством?
– Если меня одну, то не факт.
– То, что ты просишь, невозможно.
– Коль уж рисковать жизнью, так спасать всех.
– Не в том дело. Остальные меня не волнуют, вот и все.
– Разве это повод, чтобы бросить их пропадать?
– Конечно. Ведь если я тебя освобожу, то не просто так.
– В каком смысле?
– Придется меня отблагодарить. Не стану же я подвергаться опасности даром.
– Не понимаю, – сказала Панноника, каменея.
– Понимаешь, прекрасно понимаешь, – ответила Здена, ища ее взгляд.
Панноника зажала рот рукой, словно ее вот-вот вырвет.
На сей раз надзирательница не пыталась ее удержать.
* * *
Лежа на тюфяке, Панноника плакала от отвращения.
От отвращения к человечеству, смакующему такую передачу.
От отвращения к человечеству, породившему такую Здену. А она-то видела в ней обездоленную жертву системы! Да эта тварь еще хуже, чем все системы на свете!
От отвращения к себе, наконец, пробудившей такие желания в звероподобном существе.
Панноника не привыкла испытывать отвращение в таких дозах. Она провела ужасную ночь.
20 
