34 
Губы Дугала тронула задумчивая улыбка.
— Тем не менее, сегодня она боролась за себя неплохо.
Элизабет собрала лоскутки кожи, над которыми мудрила последние несколько часов.
— Извини, вынуждена оставить тебя, пора готовить твоего агнца для заклания. Ты клялся, что не допустишь, чтобы пролилась кровь твоих сыновей, но пролить кровь дочери готов не моргнув глазом. — Она сдернула с пальца обручальное кольцо и швырнула мужу. — Отдай твоему драгоценному Моргану и это. Это твой долг…
И дверь за Элизабет захлопнулась, заставив дребезжать фамильные портреты на стене.
Дугал повертел в руке кольцо, следя за игрой света в гранях прекрасного рубина.
— Ах, Морган, если моя маленькая принцесса унаследовала хотя бы половину темперамента своей матушки, тебе, чтобы обуздать будущую жену, понадобится нечто поважнее обручального кольца.
Когда Элизабет появилась на пороге спальни дочери, Сабрина и Энид сидели на кровати, крепко обнявшись, и дружно хлюпали покрасневшими, распухшими от слез носами. При виде хозяйки замка девушки подняли заплаканные лица и выжидательно уставились на нее.
Элизабет кивнула племяннице:
— Оставь нас, пожалуйста. Мне надо поговорить с твоей кузиной.
Толстушка молча вышла из комнаты, все еще прижимая к груди миску с увядшими овощами, и остановилась поблизости. Элизабет плотно закрыла за ней дверь, лишив возможности подслушать беседу. Прошла, казалось, вечность, прежде чем дверь снова отворилась, и тетка решительными шагами направилась в другой конец коридора, не удостоив Энид ни словом.
Энид осторожно прокралась в комнату. Сабрина сидела на краешке кровати, сжавшись в жалкий комок, с полуоткрытым ртом. В лице ни кровинки, обычно нежно розовые щеки смертельно бледны, в глазах застыл испуг. Энид поставила рядом с собой миску с овощами и провела рукой перед глазами кузины, но та даже не моргнула. Теперь уже Энид не на шутку перепугалась и сильно встряхнула Сабрину за плечи.
— Кузина! В чем дело? Что сказала тебе матушка?
Сабрина чуть вздрогнула, моргнула и едва слышно пролепетала:
— Она рассказала, чего мне следует ожидать в первую брачную ночь.
— И всего-то? Подумаешь! — пренебрежительно фыркнула всезнающая Энид, но тут же, спохватившись, широко распахнула глаза и изобразила на физиономии неописуемый ужас: — Неужели все так страшно?
— Просто жутко! — Сабрина содрогнулась. Она уже пришла в себя, в глазах появилось осмысленное выражение; прислонив ладошку к уху Энид, она принялась что-то горячо шептать.
— Не может быть! — Энид выразительно ахнула. — Тетушка, должно быть, пошутила. Не может же он засунуть… это… туда! — закончила она почти визгом.
Сабрина мрачно кивнула и возобновила свои откровения.
— О, Боже милосердный! — Глаза Энид закатились. Сабрина пошарила в кармане Энид, нашла пузырек с нюхательной солью и сунула его под нос подруги. Энид принялась обмахиваться рукой, стараясь скрыть мечтательную улыбку. — А если представить себе, что все это проделывает такой великан… просто жутко!
Сабрина спрыгнула с кровати и начала мерить шагами спальню. — Это еще только начало. Потом станет еще хуже, намного хуже. Послушай, а что, если я покончу с собой? Тогда мое тело выставят в зале в свадебном наряде. Пусть батюшка, если хватит совести, поцелует мою холодную, безжизненную щеку.
Вообразив эту душераздирающую сцену, Энид опять расплакалась.
— А может, Морган не такое уж чудовище? Может, в чем-то он не слишком отличается от других мужчин?
— Несомненно. И спасибо матушке, я теперь знаю, в чем именно.
Прилив энергии прошел, внезапно Сабрина почувствовала страшную усталость и снова присела на кровать рядом с кузиной.
— Я клялась не доставить Моргану ни секунды удовольствия, но, похоже, в постели мужчина может позволить себе все ради собственного наслаждения, а желания женщины не имеют никакого значения. Знаешь, задолго до того, как Морган решил, что Камероны причастны к убийству его отца, он меня терпеть не мог. Кто теперь помешает ему сорвать на молодой жене всю свою злобу? А вдруг он решит именно мне отомстить за все былые преступления Камеронов против его сородичей, реальные и выдуманные?
Энид мысленно представила себе лицо Моргана, суровое, жесткое и на редкость красивое, даже когда его искажает язвительная ухмылка.
— Да-а, как же ты, должно быть, его ненавидишь!
Сабрина склонила голову.
34 
