Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
96 
— Это уместно, — кивнул Швыдкой. — Только вместо «Винни-Пух» — что-нибудь другое. Например: хорошо живет на свете наш народ, оттого он песни эти вслух поет! И неважно, чем он занят, если он худеть не станет…
— Стыдитесь! — воскликнул Шойгу. — Вы готовы встать при словах «Если я чешу в затылке, не беда. В голове моей опилки, да-да-да»?!
— Но это же все заменимо! — настаивал министр культуры. — Например: «В голове моей идея!»
— О да, — железным голосом заметил Сергей Иванов. — А где вы в таком случае чешете? В голове моей идея, оттого чешу…
— Довольно! — воскликнули присутствующие, привыкшие понимать друг друга с полуслова.
— Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету! — истошно заголосил Касьянов. — Тем, кто дружен, не страшны тревоги, нам любые дороги…
— Налоги, — веско вставил Починок.
— Нам любые дороги нало-оги! Ло-ло-ло-ло-ло-ло! — бодро подхватил кабинет министров.
— Господа! — осадил их Лесин. — Вы готовы навязать стране песню, которую исполняют в числе прочих осей и петух?
— Но ведь главное — текст! — не сдавался Касьянов. — Мы свое призванье не забудем, смех и радость мы приносим людям…
— Вы намекаете на то, что Россия — посмешище всего мира?! — вскочил Иванов-иностранный.
— Но ведь главное — про дворцов заманчивые своды! Они нам не заменят никогда свободы! — вступился за босса Кудрин.
— Это еще вопрос, — задумчиво произнес Путин. — Это еще как посмотреть.
Присутствующие вновь потупились.
— Я знаю, я знаю! — осенило Кудрина. — Все желтеет кругом и уходит лето, неприятность эту мы переживем! Песня кота Леопольда! Очень оптимистично и годится на все случаи, включая дефолт.
— Дефолт уже был, — напомнил Илларионов.
— Мало ли, — уклончиво ответил Кудрин, все-таки немного разбиравшийся в экономике. — Кроме того, лозунг «Ребята, давайте жить дружно!» отлично вписывается в парадигму наших отношений с мировым сообществом…
— Не уверен, — жестко заметили в один голос оба Иванова.
— И вообще — государственный гимн от имени кота с сомнительным иностранным именем… — поморщился Путин. — Неактуально.
— Хорошо, хорошо! — закричал Лесин. — Я нашел! Крошка-енот! Это, конечно, тоже не совсем наше, но в крайнем случае мы задним числом переделаем мультик! Будет енотовидная собака, она у нас водится, сам охотился! «От улыбки станет всем светлей, и слону, и даже маленькой улитке! Так пускай повсюду на земле, словно лампочки, включаются улыбки!» Это и Чубайс одобрит!
— Чубайс не одобрит, — покачал головой Касьянов. — Что я, Чубайса не знаю? Во времена веерных отключений петь про лампочки…
— Ну ладно, это же не главное там! Главное — «И тогда наверняка вдруг запляшут облака, и кузнечик запиликает на скрипке!»
— С голубого ручейка Начинается река, Ну а дружба начинается с улыбки! — хором запели члены правительства и пустились в веселый хоровод.
— И все-таки, — отдуваясь, произнес Путин, — это не вполне соответствует духу новой российской государственности. Мы вовсе не собираемся всем улыбаться. Мы хотели бы некоторым улыбаться, а некоторым нет. Наше государство, как ежик, к одним должно поворачиваться мягким брюшком, а к другим — воинственными иглами…
— Я знаю песню Ежика! — завопил Починок. — Облака, белогривые лошадки! Облака, что вы мчитесь без оглядки! Мимо белого яблока луны, мимо красного яблока заката…
— Явлинскому предложите этот гимн, — брезгливо поморщился Шойгу.
— Лично я, — вступил Рушайло, до тех пор не рисковавший участвовать в обсуждении, — подумал бы над тем, чтобы создать позитивный образ милиционера. Вот послушайте: «Собака бывает кусачей только от жизни собачьей… Никто не хватает зубами за пятку, никто не кусает гражданку лошадку и с ней гражданина кота — когда у собаки есть плошка и миска, ошейник, луна и в желудке сосиска…»
— Да, — кивнул Путин. — Но вы забываете, что милиция составляет хотя и самую доблестную, но все же не самую большую категорию нашего населения. К сожалению, — подчеркнул он. — И мы будем работать над исправлением этого положения. Но пока это не так…
— Я Водяной, я Водяной, никто не водится со мной, — запел Иванов-иностранный, вспомнив свой жалкий вид во время последнего европейского турне. — Эх, жизнь моя жестянка, ну ее в болото! Живу я как поганка, а мне лета-ать, а мне лета-ать…
96 
