Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
41 
– Не, мне Татьяну Юрьевну, – говорит трубка.
– Называйте меня, как хотите, только чего тебе надобно от меня в три часа ночи, неведомый «Это Я»?
– Вы сегодня утром мою жену оперировали… – Жену? Когда? Когда было утро? Кто кому тут чья жена в моей кухне, не понимаю?!
– Я сегодня двух жён оперировала. Ваша которая?
– Ну, моя первая…
– Первую тоже я оперировала? – уже начинаю гордиться, прихлёбывая растворимый кофе, потому что направленный поток электронов в три часа ночи быстрее, чем кофемолка и турка. «Вот, – горжусь про себя, – жён меняют, а оперирующего акушера – нет!»
– Нет. Она вообще-то у меня третья, а оперировали первой. Прямо вот в половине десятого. Плановое кесарево сечение. Я потом вас ещё два часа прождал, хотел поговорить, а вас не было, мне сказали, что вы опять в операционной, ну я и ушёл, – разумно. Если можно уйти, не повидав оперировавшего твою жену врача, – уходи. Без вариантов.
– А-а-а!!! Вот эта, у которой в брюшную полость из-за подкожной жировой клетчатки с полметра, было не проникнуть? Брунгильда Иозефовна Петренко? Ну?
– Ну! Она самая, доктор!
Три часа ночи. Муж дома, как ни странно. Я дома, что вообще… В новогиреевской ночи горят три-четыре окна, не считая нашего. Я стою без тапок в малогабаритной кухне и лакаю паршивый кофе, роняя пепел на пол, с ужасом думая о каких-нибудь осложнениях у госпожи Петренко… И тут заботливый её супруг спрашивает меня. В те самые три часа ночи:
– Доктор, скажите, а что ей можно кушать?! ©
Летайте самолётами
Тогда, когда ещё были живы те, кому известна фамилия Фолкнер, я работала с утра до ночи и даже по ночам. Но эта история случилась ясным безоблачным утром, в самую что ни на есть лётную погоду, когда на кой-то меня занесло в отделение хирургии. Гастрохирургии, как сейчас помню. Вспомнила, почему занесло: мы с заведующим – я и трактор, – писали статью на стыке специальностей о дифференциальной диагностике смежных, так сказать, патологий – в серьёзный научный журнал. И я уже два дня не могла добиться от него подписи на сопроводиловке. А ещё он хотел «вычитать текст», но я послала его, потому что цейтнот. Он сказал, что с удовольствием отправился бы туда, куда я его послала, и вообще – куда-нибудь подальше отсюда, но работа, погода лётная, и он должен скоро отбыть на конгресс в Южную Америку.
– И, кстати, пока я не улетел и не забыл, – сказал мне Петр Иванович. – Ты же у нас известный собиратель больничных сказаний, так что пойди в палату номер шесть, прикинься студенткой или интерном и собери анамнез у Ивана Ивановича Иванова, ага?
– Лечу! – радостно возопила я и натянула себе на голову его колпак. Что это за студентка без белой шапочки, как у шеф-повара?
– Давай. Он как раз долетался. Только, бога ради, делай серьёзное лицо и – чур, не смотреть в историю болезни, пока не опросишь!
– Обижаешь, Петр Иваныч! Чистота эксперимента и незамутнённость сознания – наше всё, всегда и везде!
И полетела я к пациенту, собирать у него историю (она же – анамнез).
– Здравствуйте, Иван Иванович Иванов, я студентка четвёртого курса лечебного факультета Татьяна Юрьевна и прохожу хирургическую практику, разрешите обратиться и всё такое?
– С удовольствием! – слегка томно прошептал Иванов Иван Иванович, приподнявшись на подушках и отложив газетку. – Что вас интересует?
– Всё! Меня интересует всё, Иван Иванович, а в данный момент – ваш анамнез! – Я уже отметила множественные ссадины лица, конечностей и слегка пришитое ухо.
– Весь? – испугался грамотный Иванович.
– Ну, пожалуй, ограничимся анамнезом немножко жизни и немножко болезни! Что вас сюда привело?
– Я лётчик! – гордо сказал Иванов, а соседи прыснули.
– И что? – как можно вежливее поинтересовалась я.
– И всё! – отчего-то надулся Иван Иванович на меня, а не на хихикающих соседей по палате.
– Ну, тогда покажите, что у вас там под одеялом! – не отставала я.
Иван Иванович молча откинул одеяло, спустил с пуза штаны… Ничего особенного для гастрохирургии. Обычная срединная лапаротомия. Всё что угодно может быть.
– Так что привело-то к нам? – я не сдавалась.
– Пути господни и травма на производстве! Упал, – буркнул пациент и отгородился от меня газеткой.
– Ну, пожалуйста, Иван Иванович! – канючила я. – Меня куратор заругает…
В этот момент, как обычно некстати, в палату суёт фейс не то санитарка, не то медсестра и истошно голосит:
41 
