Она смотрела на Катьку в упор. Глаза ее метали молнии.
— А вот мы сейчас спросим, — сказал дядя Боря и встал со своего места. — Мы молчали, но мы спросим. Мы спросим сейчас, как оно все было и как сговорились.
Он решительно направился к Игорю, но замер на месте, как вкопанный.
— Система дубль пятнадцать, — одними губами сказал Игорь. — Не бойся, Катя, это я умею.
— А я не понимаю, Сережа, почему ты молчишь! — воскликнула Любовь Сергеевна. — Я понимаю, что, может быть, твое мужское самолюбие…
— Да что мужское самолюбие, — тихо сказал наш Сереженька, как он это умел. Таким образом он обычно разгонялся перед тем, как заорать. — Что же, я давно понимаю. Я простой человек, а она художник. Мне каждый день давалось это понять. Что вот у нас творческие запросы, а ты давай как знаешь. Нам не привыкать, мы свое место понимаем. Нам надо плевать на свои, может быть, творческие запросы, которые мы тоже умеем, и обеспечивать творческий труд высшего существа. — Голос его уже набухал слезами, и Катька предчувствовала следующую стадию — в пьяном виде обычно следовал рассказ про любимого друга Петьку, трагически погибшего в горах при неописуемых обстоятельствах, а в трезвом начиналось самоуничижение; с барласкуна, конечно, было как следует не запьянеть. — Да, я понимаю, ты выше меня… ты лучше меня… но зачем было все пять лет самоутверждаться на мне?! Ты думаешь, я не видел… не понимаю ничего?! Ты знаешь, сколько у меня было всего за эти пять лет?! Я мог, я должен был… она была чистая, удивительная… я должен был уйти! Но как же я мог! Художница, высшее существо… дочь… семья… И вот теперь я здесь, и на моих глазах!
— А вот мы сейчас спросим кое с кого, — грозно повторил дядя Боря. Повисла гнетущая пауза. Дядя Боря мучительно боролся с системой дубль пятнадцать. Неожиданно раздался резкий, отрывистый смех Майнат.
— Русские свиньи! — закричала она. — И здесь передрались! Сейчас совсем друг друга поубивают! Давайте, давайте! Русские свиньи!
— Хенде хох! — неожиданно вскрикнула Стефани на чистейшем немецком, подняла свое ружье и стала переводить его с Игоря на Майнат и обратно. — Вы все тут быть заговор, но мы сейчас будем выводить чистая вода! Мы будем сейчас здесь тут шнель шнель стройть айне кляйне арбайтен новый мировой порядок!
— Мы будем сейчас немножко спрашивать, — повторял дядя Боря.
Так осуществилась наконец антитеррористическая коалиция, для успешного функционирования которой оказалось достаточно всего лишь перелететь на Альфу Козерога. Следует, однако, отметить, что и на Альфе Козерога усилия коалиции обратились прежде всего не на то, чтобы нейтрализовать чеченку Майнат, а на то, чтобы подвергнуть остракизму одну малозначительную художницу и одного ощипанного ангела.
Браво!
И тогда Катька вскочила, сжала кулаки, затрясла головой и завела свою любовную песнь, которую мы тут воспроизводим практически без купюр.
ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ КАТЬКИ
- — Игорь, заводи лейку! Заводи лейку!
- Игорь, солнце мое, возлюбленный мой, душа души моей, полетели отсюда!
- Игорь, нам больше нечего тут делать!
- Это больше не наша планета.
- Мы не спасемся ни на одной из ее сторон,
- Ни на северной, ни на западной, ни на южной, ни на восточной,
- Ни на одной из тех десяти, которые не входят в земную розу ветров!
- Ведь она была такая многогранная, такая многоугольная,
- И всякой твари находилось на ней место,
- И каждому был приют, и каждому убежище,
- Но теперь на ней нигде, никогда, никому нельзя будет укрыться
- От добродетельных слесарей, осторожных ветеринаров,
- Прозорливых шоферов, патриотично настроенных безработных,
- Девочек с пластинками на зубах, военных летчиков с повадками джентльменов,
- Всех, кто заслужил свою участь и так понапрасну спасся!
- Игорь, заводи лейку, заводи лейку,
- Игорь, заводи свою шарманку, полетели отсюда,
- Включай мультизатор, нагревай культиватор,
- Трансглюкируй свой трансглюкатор — и ключ на старт!
- И всюду, куда мы с тобой прилетим на лейке,
- Нас встретят руины, огни, воды, покореженные медные трубы,
- И везде, на какой бы перрон мы с тобою ни приземлились,
- Круша ветки, вертясь волчком, поднимая пыль, опрокидывая табуретки,
- В лепешку расплющивая копулятор, столько уже претерпевший, —
- Толпы будут ползти, задыхаться, спешить к последней ракете,
- Вот-вот готовящейся стартовать туда, куда нас не пустят.
- Везде, где бы мы с тобою ни очутились,
- Будет глад, и мор, и чума, и огненный ветер,
- И расплата за все и сразу,
- Потому что любовь — это ровно такая эвакуация,
- Которая только в такие места и эвакуирует.
- Потому что — и я знала, знала, знала с самого начала, —
- Любовь — это огни, воды, покореженные трубы,
- Перевязанные во избежание последствий,
- Это идти вдвоем по стерне, хрустящей первым морозом,
- Тащить чемодан ненужных вещей, раскрывающийся ежеминутно,
- Это прятаться по ночам в стогах, в погребах пережидать облавы,
- Умолять, чтоб пустили из милости, дали воды, швырнули горбушку.
- Потому что любовь — это выход из всех договоров, из всех раскладов,
- Выпаденье из всяких рамок, отказ от любых конвенций,
- Это взрывы, воронки, шлагбаумы, холодные ночи,
- Танцы на битом стекле, пиры нищеты и роскошь ночлежек,
- Нескончаемая тоска полустанков и перегонов,
- Неописуемый ужас мира, понимаемый по контрасту.
- И уж если мне попался эвакуатор —
- Отрывай меня от ребенка, эвакуируй меня отсюда,
- Забери меня в путь, у которого нет конца и начала,
- Только станции и полустанки — Тарасовка, Столбовая,
- Альфа Центавра, Свиблово, далее непонятно,
- Вывеска обгорела, буквы не прочитаешь,
- Только и видно, что кромешная тьма да искры.
- Игорь, заводи лейку, заводи лейку,
- Сердце души моей, полетели отсюда,
- Это эвакуация, это эвакуация,
- Вы слушали группу «Эвакуатор», покажите мне ваши ручки,
- Мы полетели туда, где глад и мор и скрежет зубовный,
- Прощайте все, поминайте лихом, приятного аппетита,
- Ад, марш за нами, и даже с опереженьем,
- Ты должен нас встретить там, куда мы прибудем.
Катька остановилась и перевела дух. Все молчали. Она стояла, прижимаясь к Игорю и спрятав лицо у него на груди.