— Ага, — сказал Игорь. — Ну ладно. Ты иди, поищи чего. А мы тут побудем.
— Ну да, — сказал он. — Не знаете, где тут хозяев нету?
— Походи, поищи. Может, найдешь. Только не свинячь сильно.
— Ладно, — сказал мужичок и ушел через соседний участок.
— Черт-те что, — выдохнул Игорь, снова усаживаясь на скамейку. — Упарился я с ним. И кавказцы бегут, и русские бегут. Чего делается-то?
— Да нормально, — сказала Катька. — Когда человек не может ничего изменить, он естественным образом бежит. Поскольку сделать ничего нельзя, скоро все забегают. Представляешь — кочевая страна. В городах страшно, в селах некомфортно. Так и ходят. Единственный оседлый народ, я думаю, будут цыгане, — нет?
— Ничего, — улыбнулся Игорь. — Занятно. Ты здорово насобачилась.
— Да я всегда умела.
— И что будет?
— А не знаю. Война, наверное. Когда люди забывают простые вещи — всегда война. Видишь, как они все про сорок первый год вспоминают. Разболтался народ, ты не находишь? Начинают мужьям изменять, журнал «Офис» выпускать. Надо как-то напомнить, ху из ху.
— Что, другого способа нет?
— Нет, солнышко. Такой народ, земляне. Извини, пожалуйста.
— И что ты думаешь делать дальше?
— А ты?
— Если честно, — он помолчал и поковырял бересту, — если честно, то единственный правильный вариант был бы забрать сюда твоего мужа и дочь. И вместе пересиживать седьмое.
— Отметается. Ты у меня идеалист, а дела пошли серьезные.
— Почему нет?
— Потому. Вариант не принимается.
— Тогда… — Ему на миг показалось, что он понял ее намек. — Тогда мы пересиживаем тут вдвоем, потому что это лучшее, что мы можем сейчас сделать. И если ты хочешь уйти, то лучше тебе, по-моему, не возвращаться.
Катька смотрела на него с нежной насмешкой, и он не узнавал Катьку. Она была старше, чем вчера, — и не на какую-то ночь, а на долгое путешествие, на несколько месяцев и пять сожженных планет.
— Вариант не принимается, — сказала она ласково и снисходительно.
— И какой вариант принимается? Мы берем стартер и возвращаемся в Москву, откуда все бегут?
— Не совсем, — сказала она загадочно.
— А как?
— А пожрать у нас нет ничего?
— Бутерброды, — сказал он. — Но все-таки?
Он всегда лидировал в этой игре, и ему непривычна была роль ведомого. Она что-то решила, он понятия не имел — что именно, и угадать впервые не мог.
— Чудесно, — сказала Катька, когда он принес три бутерброда, двухслойных, с сыром и докторской колбасой. — Очень ты заботлив, и очень меня это умиляет.
— Ты, мать, будто прощаешься.
— Не без того.
Он насторожился.
— В чем дело?
— Дело в том, — сказала Катька, с удовольствием жуя, — что у второй двери пламя заговорило, а у третьей умерло. За третьей дверью было знаешь что? Ничего особенного. Серенький такой рассвет, второе ноября, обычное утро. Солнышко за тучами ползает… двумя клопами…
— Что еще за глупости?
— Ничего не глупости, это очень хорошие альфовские стихи. Я их буду помнить вечно.
— Я тебя чем-то обидел?
— Дурак, — нежно сказала Катька. — Круглый дурак. Бывает круглый, а еще бывает длинный. Ты длинный, этот тип отличается от круглого приятной разомкнутостью. Круглый сосредоточен на себе, замкнут, а длинный устремлен в будущее.
— Не понял, — сказал Игорь.
— Я вижу, что не понял.
— Ну ладно, хватит этих загадок, Кать. Я ничем не заслужил, по-моему.
— Да ничем, конечно, — сказала она горестно, беспомощно и без тени прежней снисходительности. — Оба мы с тобой заслужили. Мне, думаешь, легко?
— А что случилось-то?
— Случилось то, что я возвращаюсь в Москву и начинаю жить нормальной жизнью с нашим мужем и моей дочерью. Спасибо, по сожженным планетам я с тобой уже полетала, уверяю тебя, что дальше их будет только больше. Я устала эмигрировать из огня да в полымя, Игорь. Можешь сформулировать, что я отказываюсь быть собой, если тебе так больше нравится. Но я так устроена, Игорь: ты эвакуатор, а я детонатор. Если я и дальше буду собой, то есть с тобой, — я так и буду кружить по выжженным полям.
Некоторое время эвакуатор молчал.
— Ну да, — сказал он. — Я так и предполагал.
— Я же говорю, ты очень догадлив. Мой самый любимый, самый догадливый длинный дурак.
— Это не догадливость, это опыт. Я многих уже пытался эвакуировать, и никогда не получалось. Правда, никто не залетал со мной так далеко.