Где-то можно понять… Разок-другой.
Но когда в один-единственный день старушка в четвёртый раз вызывает «Скорую»…
– Представляешь? Четвёртый раз вызывает. Чет-вёр-тый! Давление у неё, видите ли! Да у меня самого давление сто сорок на девяносто в неполные сорок. А у неё – в её восемьдесят – сто двадцать на те же восемьдесят. В ушах у неё шумит, видите ли. У меня там гремит давным-давно! – рассказывал как-то мой приятель под рюмку.
Градус в компании для забавной истории был самый подходящий. Все мои были давно известны наизусть, и потому свеженькая байка от поставщиков самых удивительных, кажущихся обывателям неправдоподобными, случаев из жизни пришлась весьма кстати. Да и рассказывать доктор умел, так что все обратились в слух. Дальше перескажу от первого лица.
«Вызывала нас эта старушенция по нескольку раз в неделю. Терпели. Когда на разные смены попадает – ещё ничего, жить можно. Она, в принципе, не вредная. И чаем всегда напоит, если холодно. И пирогом угостит. Что нам, жалко ей то пресловутое давление измерить? Ну, поноет, что скоро помирать. Похнычет на погоду-природу и партию-правительство. В общем, когда бабка в состоянии относительного покоя – ещё ничего. Вроде персональной юродивой нашей подстанции. Но в тот день у неё совсем крыша съехала. Три раза у неё уже были! Первый – она нас встретила в накрахмаленной ночной рубахе. Старуха-то вручную стирает, между прочим. И выглаживает всё, как какая-нибудь горничная из очень прежних времён – на совесть. Дверь открыла и тоном королевы-матери сообщает нам с фельдшером:
– Помру сегодня, мальчики! Вы уж не оставьте меня тут коченеть в одиночестве!
Как могли – успокоили. Послушали-простукали-измерили. Дай бог в её годы! Таблеток дали разноцветных. Уехали.
Через пару часов снова вызывает. А мы только-только с ДТП. Но поехали, куда деваться. Там ещё в её дворах-подъездах запарковаться – целая проблема. Шофёр эту бабку такими матами покрыл, что она вечно жить должна.
Открывает. Уже не в ночнушке – в платье. С брошью на груди. Нет, вы подумайте! Восемьдесят! С брошью на груди! В квартирке бедненько, но надраено до блеска.
– Чувствую, мальчики, совсем помираю. Посидите со мной! Не хочу одна! Хочу за руку живого и тёплого человека держать!
– Не можем мы с вами сидеть, бабуля! Пока мы тут с вами за руки держаться станем, кто-то куда более нуждающийся останется без нашей помощи. Может, как раз сейчас где-то кровотечение желудочно-кишечное. Или женщина рожает. Или у ребёнка температура сорок. А вы, бабушка, отвлекаете нас! Мы с вами сколько по больницам катались? Сколько раз вас госпитализировать отказывались? Вы здоровы, бабуля! Здо-ро-вы! Одиночество – это болезнь не телесная, а душевная! Заведите себе подруг или собаку. Выйдите на скамейку – там ваши сверстницы сидят. Всё дело.
– Дуры они, мои сверстницы! И собаку не могу – я помру, что с ней будет? А вы, мальчики, мне очень нравитесь. Вы умные. И, кроме того, мне очень плохо! – опомнилась бабка. – У меня давление!
Давление у неё. Сто двадцать на восемьдесят.
– Это у вас тонометр неправильный! У меня в глазах двоится. Что это, если не давление?!
Таблетку клофелина бабке под язык дали. Нехорошо, конечно. Но подумали, что пусть поспит, отдохнёт.
Фиг!
Третий раз.
– Ваша! – радостно сообщает наша диспетчер. И ржёт.
– Да не принимай ты от неё вызовы! – взмолились мы с фельдшером.
– Не могу. Не имею права. Вызов поступил.
– Может, уколем ей чего-нибудь такого?.. – мечтательно предложил фельдшер. – Эх, жаль, эвтаназия запрещена.
– Опять в эту жопу ехать? – пробурчал шофёр.
Бабка ждала нас со свежеиспечённым пирогом. Никакой клофелин её не брал. Я рассердился не на шутку. Бабка в ответ на мои гневные выпады попыталась симулировать сердечный приступ. Фельдшер пустил ей по вене глюкозы с аскорбинкой. Глядя на выражение его лица, я радовался, что у нас нет ни синильной кислоты, ни наркотиков.
– Ещё раз сегодня позвоните – пеняйте на себя! – сказал я на прощанье. Был уверен, что на прощанье.
Но бабку в тот день заклинило.
Только вернулись на базу после действительно серьёзного вызова, намантулившись, что те ездовые собаки.
Только выкурили по сигаретке. Только сели потупить в пространство… Потому что именно в такие сутки, как тогда выдались, врачи «Скорой» близки к помешательству. В состояние реактивного психоза можно влететь только так. И тут диспетчер: