21 
Хоть я ее и ненавидела, но избавиться от ее власти не могла. Она все время была во мне, я натыкалась на нее ежесекундно. По сравнению с родителями мой случай был еще тяжелее: они хоть любили свою поработительницу.
Если бы и я могла ее полюбить! Тогда мое рабство оправдывалось бы возвышенным чувством. Впрочем, в иные минуты я была недалека от этого: я страстно желала любить Христу, и ведущая к любви спасительная или губительная бездна уже раскрывалась передо мной, но что-то — прозорливость? здравый смысл? — удерживало на самом краю. Или мне не хватало душевной широты? Или мешала зависть?
Я не хотела быть как Христа, но хотела, чтобы меня так же все любили, как ее. Не колеблясь отдала бы я всю оставшуюся жизнь за то, чтобы глаза хоть одного, пусть самого ничтожного, человеческого существа загорелись ради меня несказанной силой и прекрасной слабостью, самозабвением, преданностью, радостной покорностью и слепым обожанием.
Итак, рождественская ночь превратилась в ночь Антихристы, хотя ее и не было с нами.
Она снова заявилась к нам накануне Богоявления. Родители обрадовались ей так, что неловко было смотреть.
— А вот и пирог! — возгласила Христа с порога, протягивая пакет из кондитерской.
С нее сняли пальто, умилились ее отдохнувшему виду, расцеловали в обе щеки, пожаловались на то, как долго тянулась двухнедельная разлука, а пирог и золоченые картонные короны торжественно водрузили на стол.
— Отличная идея! — воскликнула мама. — Мы почему-то никогда не вспоминаем про этот веселый обычай[7].
Христа разрезала небольшой пирог на четыре части, и каждый принялся есть, осторожно пережевывая куски.
— У меня боба нет, — сказала Христа, доев свою порцию.
— У меня тоже, — сказал папа.
— Значит, он у Бланш, — уверенно сказала мама, тоже не найдя боба. Все с нетерпением уставились на меня, ожидая, пока я дожую последний кусок.
— Нет, мне тоже не попался, — сказала я, заранее чувствуя себя виноватой.
— Но этого не может быть! Осталась только ты! — возмутился папа.
— Может, я купила пирог без боба? — предположила Христа.
— Да нет! — сердито сказала мама. — Просто Бланш страшно быстро ест. Я уверена, она проглотила боб и не заметила.
— Если я ем так быстро, то почему же осталась последней?
— Ну, просто у тебя кукольный рот. Как можно быть такой невнимательной! Христа хотела устроить праздник, так мило придумала, а ты все испортила!
— Вот интересно! Если кто-то проглотил боб, то почему обязательно я? Может, это ты сама, или папа, или Христа?
— Христа слишком деликатно ест, чтобы проглотить боб и не заметить! — окончательно разозлилась мама.
— Ну да, а я жру, как свинья, заглатываю оловянных солдатиков и не давлюсь! Но от кого же мне передались такие манеры, как не от родителей? Выходит, вы оба, ты и папа, могли проглотить боб не хуже меня!
— Ладно, Бланш, прекрати эту глупую ссору! — сказала Христа тоном миротворца.
— Как будто я ее начала!
— Христа права, — сказал папа. — Перестань бузить по пустякам, Бланш.
— Все равно наша королева — Христа! — провозгласила мама и надела Христе на голову корону.
— Это почему же? — запротестовала я. — Если все уверены, что боб случайно проглотила я, значит и корона моя!
— Пожалуйста, раз ты так хочешь, я тебе отдам, — сказала Христа, выразительно закатывая глаза, и с раздраженным вздохом протянула мне корону.
Но мама перехватила ее руку и вернула корону на прежнее место.
— Нет-нет, Христа! Ты слишком добра! Королева — ты!
— Но Бланш права! Это несправедливо! — сказала Христа, как будто хотела вступиться за меня.
— У тебя благородное сердце, — восхищенно глядя на нее, сказал папа. — Но не стоит подыгрывать Бланш, она позорно скандалит.
— Заметь, что начала скандал не я, а мама!
— Да хватит, Бланш! Уймись! — прикрикнула мама. — Сколько тебе лет?
Перед моим мысленным взором вновь предстал газетный лист, заметка в рубрике «Происшествия»: «Шестнадцатилетняя девушка зарезала кухонным ножом своих родителей и лучшую подругу, не поделив с ними королевский пирог».
Христа решила разрядить обстановку и громко шутливо-торжественным тоном произнесла:
— Ну, раз я королева, мне нужен король! Я выбираю Франсуа!
Она возложила корону на голову отца. Он просиял:
— О, спасибо, спасибо, Христа!
21 
